— Как ты, Гемин? — на полдороге спросила Сона, прервав мои мысли.
— Не слишком радостно, — признал я. — Но, буду с тобой честным, не слишком скорблю: у нас были не самые лучшие отношения с родителями. Жалко их, конечно, но жизнь моя с ними не закончилась, — сформулировал я.
Девица нахмурилась, задумалась, но через минуту просветлела:
— Да, твой папа очень сильно тебя ругал, постоянно. Даже нашу помолвку с тобой от этого разорвали, — припомнила она, кивая сама себе. — Но всё равно, жалко их очень, — повесила нос она.
— И не поспоришь, — умеренно повесил нос я.
Добрались до дома, Сона повозилась на кухоньке, перекусили, да и завалились спать. Потуги к соитию девица, в виде ухватывания меня за хобот, проявила, но на покачивание головой понятливо кивнула, так что мы просто уснули.
На следующий день в гимназии были шепотки, сочувственные (впрочем, равнодушно-любопытных тоже хватало) взгляды. Каждый урок начинался с «выражения сочувствия» преподавателем, да и не опрашивали меня, очевидно, рассчитывая впоследствии подловить на незнании и жестокосердно выпороть.
Кстати, Ралила в гимназии не было, причём, судя по обрывкам услышанного разговора гопничающей четвёрки, во главе с Надилом, в чём причина отсутствия, они не знали.
На обеде с Соной на лавочке я призадумался: начинает холодать, зима, можно сказать, близко. Наверное, нам всё же стоит перенести обед в едальню, прикинул я, что девице и озвучил. Последняя довольно покраснела на похвалу её стряпни, но правоту мою, что «дрожать на холодрыге» смысл невелик, признала.
— И да, Сона, после гимназии у меня дела, — припомнил я. — Так что дома я буду чуть позже, да и проводить тебя не смогу. Возьми, — протянул я девице сделанный ключ, передать который помешала гибель родителей.
— Спасибо, — довольно приняла ключик девица. — Тогда я тоже сделаю несколько дел, — после короткого раздумья выдала она. — Если меня не будет, когда придёшь — то дождись, — наказала она.
С некоторым трудом подавив естественное желание ответить: «да ни в жисть не дождусь!» — я покивал. За что был вознаграждён поцелуем, и направились мы в гимназию.
Ну а после учебного дня направился я на Тёплую улицу, встречаться со старьёвщиком и окончательно закрывать «родительский вопрос». Вообще, чувствовал я некоторую неловкость от своего «отношения». Последнее было более, чем оправдано — как Гемин, так и я, став им, могли предъявить им массу претензий, более чем обоснованных, но…
Но после их смерти «долги списались», а лёгкий дискомфорт по поводу «отсутствия должной скорби» копошился неприятным червячком. Довольно неприятное ощущение, от которого я рассчитывал избавиться, полностью отойдя от «родительского прошлого».