— Ты? — спросила она.
— Пустишь? — попытался усмехнуться он, но не смог.
Она порывисто взяла его за руку и провела в небольшую комнату, где стоял стол с крышкой из прессованных опилок — такими плитами заделывают кладовки в новых домах, — неуклюжий шкаф, длинные полки с книгами; за стеной переговаривались соседи, бренчали посудой, а Нина стояла перед ним, внимательно разглядывая его лицо.
— Ты устал, — тихо сказала она. — Хочешь, я тебя покормлю?
Он молчал, он рад был ее видеть, и ему нравилась ее забота.
— Тогда я сейчас. А ты тут посиди…
Она выскочила на кухню, а он стал разглядывать ее жилье с убогой обстановкой, дощатые стеллажи, где стояли книги, не имеющие никакого подбора, альбомы старинных икон и неизвестных ему художников. «Бедненько живет», — подумал он. Прежде он не задумывался о том, как живет Нина, она умела одеваться и мало отличалась в этом от поселковых женщин. Она работала в лаборатории литейного. «Сто… Сто двадцать рублей в месяц», — прикинул он. Не густо, если еще надо посылать матери в Тюмень.
Нина вернулась из кухни причесанной, в белой, свежей кофточке, принесла шипящую яичницу с салом, еще какие-то закуски, накрыла на стол.
— Ты ешь.
— А ты?
— Я ужинала… Ты не стесняйся, пожалуйста. Я очень хочу, чтобы ты поел.
Он стал есть, она сидела напротив, смотрела на него, и ему было приятно ее молчание.
— Ну вот, — вздохнула она, когда он покончил с едой. — А ты пришел такой усталый. Теперь мне надо уйти на завод, часа на два.
— К черту завод, — сказал он.
Ему сделалось в этой комнате хорошо, уютно, и не хотелось, чтоб это нарушилось.
— Мне надо, — улыбнулась она. — Но я не хочу, чтоб ты уходил. Давай-ка я тебе постелю на тахте. Пока я бегаю, ты отдохнешь. Хорошо?
Она поцеловала его и ушла. Он разделся, лег на тахту и впервые за последние дни заснул крепко и сладко, а когда проснулся, увидел за окном зорьку, сначала подумал, что это закат, — показалось, проспал не менее суток, — но была зорька так свежа и ярка, что сообразил: встает солнце; шевельнувшись, увидел рядом с собой Нину — она спала безмятежно, совсем как ребенок, почмокала во сне губами; одеяло сползло с ее плеч; он боялся пошевельнуться еще раз и так долго лежал, наслаждаясь собственной нежностью к ней. Она раскрыла глаза, потянулась и обняла его.
— Хорошо мне с тобой, — сказала она. — Это удивительно, как хорошо. Если бы можно было так все время…
Потом он долго лежал, глядя на рассвет за окном; ему подумалось, что, наверное, ночью у него дома не раз звонил телефон, может быть, и сейчас его ищут — ведь никто не знает, где он. «Плевать… Я ведь тоже человек».