— Вот, гад, испортил пачку денег! Заметили, что за косоглазые ушли? Того, кто нас туда привёл мы убили или он ушёл?
— Да кто его знает, — ответил Кумарёв, — они все на одно лицо.
— Плохо, — сказал Дудек, — свидетелей оно бы не надо. И своего потеряли, хорошего мало, но и пустыми не ушли.
— Убил ты его — сказал Пилипчук. — Вон он лежит. Пошли отсюда от греха.
Добычу спрятали в сопках, в город возвращались налегке.
Утром Домбровский был в ярости. Он метался по избе, размахивал газетой «Владивостокский листок», где было написано, что сегодня ночью на берегу Амурского залива были обнаружены полицией два трупа, по виду, русские и два китайских трупа, а, так же, оружие.
— Вы что анархисты? — орал Домбровский. — Вы клешами улицы подметаете? Только что с палубы? Анархия — мать порядка? Кто разрешил «экс» устраивать? Вы знаете на кого вы напали? Нет! И я не знаю! Понятно, что контрабандисты! Люди чьи? Ясно, что не Иванова! Он этим не занимается! Слишком мелко для него! И вы хороши! Один убит, другой ранен. Слава Богу, легко, врача не надо. И на том спасибо!
— Всё же прошло удачно, Пан! — оправдывался Дудек.- Не понятно, правда, почему два китайских трупа, должно быть три! Неужели промахнулся?
— Вот! Ничего ещё не прошло! Всё только начинается! Всем затаиться и на улицу не показываться. Хотя, — Домбровский задумался на секунду, — сегодня ночью саквояжик мне принесите и подумайте, как «трёхлинейки» в город незаметно переправить. Лучше не сам саквояжик, а его содержимое. А саквояж уничтожить. Понятно? Так, что бы его никто ни когда не нашёл! Действуйте, товарищи.
Поздно вечером в дом Домбровского в простом мешке из рогожи, вперемежку с огурцами было принесено содержимое саквояжа. Содержимое саквояжа отделили от огурцов. Огурцы высыпали опять в мешок, а ассигнации и монеты пересчитали. Оказалось двадцать пять тысяч ассигнациями и пять тысяч царскими николаевскими червонцами — пятьсот золотых монеток! Огромные деньжищи!
Домбровский ко всему этому был настроен как-то скептически.
— Откуда такое счастье привалило? — сказал он. — И, главное, кому?
Он закрыл окна ставнями, зажёг керосиновую лампу. Потом Домбровский покопался в своём столе и тумбочке, достал оттуда сильно увеличивающею лупу, какие-то пробирки, колбы, банки, порошки, забрал деньги и прикрыл за собой дверь, оставив скучать на лавке за большим столом, под иконостасом, где не было икон, Кумарёва и Ганина.
Через некоторое, довольно таки продолжительное время он вышел и сказал:
— Что, товарищи, можно сказать? Ассигнации выполнены похуже настоящих, а монеты даже лучше настоящих.