Я отбивалась, как могла. Он не отпускал. Сопротивление раззадорило его. Он порвал мне ворот на свитере и только тогда поутих. Заметил, что я плачу и отпустил меня.
Я искала пальто и туфли. Я не слышала, что он говорит. Я подняла вырезки, сложила обратно в папку. Вдруг увидела, что все еще держу в руке ключи, которые он мне дал, и положила их в карман пальто.
Он встал в дверях, пытаясь преградить мне путь, в момент осунувшийся и присмиревший. Я вытерла слезы тыльной стороной руки и заявила, что если он хочет снова меня увидеть, то должен немедленно выпустить отсюда.
– Мики, это же идиотизм! Много месяцев я думаю о тебе. Не знаю, что на меня нашло.
Он стоял на лестничной площадке и смотрел, как я спускаюсь. Грустный, мерзкий, жадный врун. Шакал.
Я шла уже довольно долго. С одной улицы сворачивала на другую. Чем больше я думала, тем путанее становились мои мысли. Боль от затылка по позвоночнику перекинулась на спину. Наверное, я просто слишком устала.
Сначала я пыталась поймать такси, потом просто бродила; мне не хотелось возвращаться в Нейи и встречаться с Жанной. Я собиралась позвонить ей, но поняла, что не сдержусь и спрошу про газовую трубу. И не поверю, если она начнет оправдываться.
Мне было холодно. Я зашла согреться в какое-то кафе. Расплачиваясь, я обнаружила, что Жанна дала мне довольно много денег, их наверняка хватит, чтобы прожить несколько дней. «Прожить» в тот момент означало для меня лишь одно: возможность вытянуться на постели и заснуть. Я бы еще не возражала принять душ, переодеться и сменить перчатки.
Я побродила еще какое-то время, потом зашла в гостиницу неподалеку от вокзала Монпарнас. У меня спросили, есть ли у меня багаж и хочу ли я номер с ванной, после чего дали заполнить бланк. Я заплатила вперед.
Я уже поднималась по лестнице следом за горничной, когда служащий за стойкой окликнул меня:
– Мадемуазель Лои, прикажете разбудить вас утром?
Я ответила: нет, не нужно, – и обернулась, похолодев всем телом. Даже мозг застыл от ужаса, потому что я знала, знала заранее, знала уже давно, знала всегда.
– Как вы меня назвали?
Он взглянул на заполненный мною бланк:
– Мадемуазель Лои. Разве не так?
Я спустилась к нему, стараясь заглушиться старый страх. Такого не может быть, просто «словесный винегрет», долгие разговоры о ней всего двумя часами ранее, просто усталость…
На желтой бумаге я написала: «Лои Доменика-Лелла-Мари, родилась 4 июля 1939 г. в Ницце (департамент Приморские Альпы), гражданка Франции, банковская служащая».
Подпись очень разборчивая: «ДоЛои», в одно слово и обведена торопливым неровным овалом.