— О, разбогатела?
— С твоими чаевыми, милый! — женщина кокетливо улыбнулась, сделала шаг ближе, погладила полковника по уголку воротника.
Винтерсблада коснулся её тонкий тёплый аромат.
— Я сегодня свободна. Пойдём со мной? Живу на соседней улице. Никакой мадам. Можно забыть о времени, — она понизила голос до вкрадчивого шёпота, — и даже о деньгах. Теперь я могу позволить себе всё, что захочу!
Мужчина смотрел на Майю, которую знал много лет, и видел уже не соблазнительность её форм, нежность кожи, лучезарную улыбку и милые ямочки на щеках. Сейчас он видел, как старательно уложены её волосы, чтобы казаться слегка растрёпанными, манящими. Как нарочито кружевная шаль сползает с белого плечика, а будто случайно расстегнувшаяся пуговка платья над корсетом открывает чуть больше, чем принято. Он видел пудру, скрывавшую её усталость и первые морщинки в уголках глаз; помаду цвета спелой вишни, маскирующую бледность зацелованных губ; неестественно пышные ресницы, за которыми она пряталась целиком. И невозможно было угадать, что заставляет её искать убежища, что страшит больше: окружающий мир или мир внутренний.
Невнятная тоска подступила к самому горлу. Майя ничем не могла ему помочь. У неё был лишь набор масок. Набор масок и превосходные умения, за которые платят. Впрочем, как и у него. Но сегодняшнее одиночество было нестерпимо, и в Майе он нашёл утешение. Ту, кто утешит тело, не коснувшись души, не причинив ей боль.
Все маски останутся на своих местах. Каждый будет и дальше верить, во что пожелает.
***
Всю ночь я пролежала, не сомкнув глаз. Не сказать, чтоб я о чём-то думала. Я просто лежала в одежде поверх покрывала и смотрела сквозь узкий зазор меж двух портьер на небо. Сначала оно было высокое, тёмно-синее, почти чёрное, усыпанное звёздами. В Сотлистоне такого не увидишь — помешает заводской дым. Детхар стоит на побережье, море целует его ступни, море — и над его головой.
Звёзды погасли, небо начало светлеть, а потом горизонт вспыхнул оранжевым огнём. Рассветный пожар разлился по всему небу и иссяк, стал нежно-розовым, прозрачным. Вот-вот наступит новый день. Но стоило солнцу принять вахту, наползли низкие серые тучи, и вскоре всё затянула преддождевая хмарь.
Я ни о чём не думала. Было стыдно, что мне абсолютно не жаль Сандерса. Было больно от режущих сердце чувств. Было страшно от открывшейся правды. Не мне, кому-то другому, далёкому, пытавшемуся докричаться до меня сквозь толщу тумана, словно через пуховую подушку. Мне же было всё равно. Я очень устала. Опустошена, как после сильных потрясений и долгих слёз, таких, какими мы умеем плакать лишь в детстве, когда кажется, что выплакал из себя не только всю воду, но и всю душу.