Литература как опыт, или «Буржуазный читатель» как культурный герой (Венедиктова)

Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1965. С. 58.

James H. The Art of Fiction // The Portable Henry James / Ed. by J. Auchard. London: Penguin Books, 2004. P. 434–435.

Adorno T. Minima Moralia. London: Verso, 1978. P. 80.

Сартр Ж. П. Что такое литература? Слова. М.: ООО «Попурри», 1999. С. 40–41.

Foucault M. Entretiens avec Michel Foucault // Dits et ecrits. V. II.1976–1988. Paris: Gallimard, 2001. P. 866 (пер. С. Фокина — цит. по кн.: Фокин С. Л. Пассажи: этюды о Бодлере. СПб.: Machina, 2011. C. 26).

Ranciere J. The Ignorant Teacher. Five Lessons in Intellectual Emancipation. Stanford: Stanford University Press, 1991. P. 69.

Rushdie S. Is Nothing Sacred? // Imaginary Homelands: Essays and Criticism 1981–1992. London: Granta, 1991. P. 428.

Так характеризовала свою целевую аудиторию редакция «Буржуазного журнала», просуществовавшего недолгое время в середине 2000-х, — на нее же делают сегодня ставку более успешные издания с не менее выразительными названиями — «Сноб», «Эгоист» и т. п.

Редакция журнала «Новый мир» попросила ряд литераторов ответить на вопрос, что означает для них слово «буржуазность». Из подборки отзывов явствует, что для большинства это «сознание без трансценденции, устройство на земле без высшего, психология самодовольства, не знающего сомнений» (Р. Гальцева); «буржуазный» значит «узкий, практичный, безвкусный, косный, эгоцентричный, исполненный предрассудков, мелочный, недалекий, самодовольный» (В. Пьецух). Пятна буржуазности в самих себе иные из респондентов признавали «с горьким сокрушением», как результат диверсии извне, осуществляемой рекламой и массовой культурой… (см.: «Буржуазность» — что такое? // Новый мир. 1998. № 10). Сходный опрос, проведенный десяток лет спустя с участием существенно других респондентов (см.: «Новая буржуазность» в искусстве — что это? // Петербургский театральный журнал. 2006. № 44. http://ptzh.theatre.ru/2006/44/10/), дал сходный же результат: буржуазность уверенно приравнивается к бездумной бестревожности «глянца», комфорту и лозунгу «сделайте нам красиво».

«Современность» (modernity, modernité) понимается здесь широко — как состояние общества и культуры, возникшее в Европе в XVIII–XIX веках в результате совокупного действия ряда факторов (капитализм и индустриальная революция, самоутверждение наций, секуляризация, урбанизация, нарастающая дифференциация сфер культуры), — как контекст становления субъекта автономного и ищущего самореализации в мирском, практическом бытии. По выражению Эриха Ауэрбаха, такой субъект полагает задачей построение дома «в этом мире при отсутствии твердой точки опоры в самом существовании» и потому собственную жизнь переживает как проблему (Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М.; СПб.: Университетская книга, 2000. С. 261).

Волошинов В. Слово в жизни и слово в поэзии // Философия и социология гуманитарных наук. СПб.: Аста-пресс, 1995. С. 64.

Zeraffa M. Fictions — the Novel and Social Reality. London: Penguin Books, 1976. P. 52.

Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. М.: Академический проект, 2003. C. 306.

Sociality: New Directions / Eds Long N., Moore H. Oxford: Berghahn Books, 2012. P. 4.

Moretti F. The Bourgeois: Between History and Literature. London; New York: Verso, 2013. P. 15.

Замечено, что усилия историзировать и теоретизировать чтение нередко вели к переписыванию истории литературы в целом: о знаменитой своей статье «Аллегории чтения» Пол де Ман писал, например, что начал ее как историческое исследование, а закончил — как ставящее под вопрос «канонические принципы литературной истории». Man P. Allegories of Reading. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1979. P. ix.

«New readers make new texts, and… their new meanings are a function of their new forms». McKenzie D. Bibliography and the Sociology of Texts. Cambridge; London: Cambridge University Press, 1999. P. 29.

Attridge D. The Singularity of Literature. London; New York: Routledge, 2004. P. 79.

Bennett Т. Marxism and Popular Literature // Southern Review. 1982. July. V. 15. № 2. P. 229. О литературе как «институционализированной субъективности» предлагал задуматься Ролан Барт (Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. С. 230). В развитие этой же мысли австралийский культуролог С. Дюринг ввел позже понятие литературной субъективности (literary subjectivity), подразумевая под ней конкретно-историческую форму отношения к литературному чтению или, иначе, «любви к литературе» (During S. Literary Subjectivity // Ariel. 2000. V. 31. № 1–2. P. 33–50).

Волошинов В. Слово в жизни и слово в поэзии. С. 62.

Волошинов В. Слово в жизни и слово в поэзии. С. 72. Cовременный нам научный язык определил бы этот «момент» как перформативный.

Сартр Ж. П. Что такое литература? С. 63.

Бахтин М. М. К философским основам гуманитарных наук // Собрание сочинений: В 7 т. Т. 5. М.: Русские словари, 1997. С. 7.

Berman M. All That is Solid Melts into the Air. The Experience of Modernity. London; New York: Verso, 2010. P. 35–36.

Зомбарт В. Буржуа. М.: Наука, 1994. С. 119. Можно вспомнить и знаменитое (использованное Марксом и Энгельсом в «Манифесте») сравнение восходящего буржуазного класса с волшебником, настолько могущественным, что он не в силах справиться с собственной силой.

Self made man — одно из самоназваний буржуа, родившееся в США в первой половине XIX века. Культурный профиль «самодельного человека» многократно подвергался анализу, художественному и научному, — некоторые образцы такого анализа представлены в книге: Венедиктова Т. Д. Человек, который создал себя сам: американский опыт в лицах и типах. М.: ИМК, 1993.

Герцен А. Письма из Франции и Италии // Эстетика. Критика. Проблемы культуры. М.: Искусство, 1987. С. 156.

Schama S. The Embarassement of Riches: An Interpretation of Dutch Culture in the Golden Age. Berkeley: University of California Press, 1988. P. 6.

Экономист Д. Макклоски, ссылаясь на данные опросов, утверждает, что 90 % современных американцев готовы считать себя «средним классом», хотя в европейских обществах, где даже и сегодня дают о себе знать сословные традиции, дело обстоит несколько иначе: в Великобритании средним классом считают себя 37 % опрошенного населения, во Франции — 40 % (притом как «буржуа» определили себя только 4 % — настолько длинный шлейф негативных коннотаций тащит за собой это слово!). McCloskey D. Bourgeois Dignity: Why Economics Can’t Explain the Modern World. Chicago: The University of Chicago Press, 2010. P. 389.

По авторитетному заявлению Д. Макклоски, «нет в мире такого устойчивого объекта, который всегда и во всех обстоятельствах описывался бы словами „средний класс“» (McCloskey D. Bourgeois Dignity. P. 74). По выражению Ф. Моретти, буржуазный слой как будто нарочно стремился к поискам альтернативных именований или к анонимности — возможно, находя в ней специфические выгоды. См. об этом: Moretti F. The Bourgeois. Р. 6–7.

Герцен А. Письма из Франции и Италии // Эстетика. Критика. Проблемы культуры. М.: Искусство, 1987. С. 157.

Нередко в свидетели призывают Аристотеля, считавшего, что «те государства имеют хороший строй, где средние представлены в большем количестве, где они — в лучшем случае — сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности» (Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. С. 507). В недавней книге Э. Майера исследуется стиль жизни «протобуржуа» древнего Рима, см.: Mayer E. The Ancient Middle Classes. Urban Life and Aestheticism in the Roman Empire. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2012.

Gay P. Education of the Senses: The Bourgeois Experience Victoria to Freud. V. 1. Oxford; London: Oxford University Press, 1984. P. 29.

Названия томов, объединенных общим подзаголовком «The Bourgeois Experience Victoria to Freud»: «Education of the Senses» (1), «Tender Passion» (2), «The Cultivation of Hatred» (3), «Naked Heart» (4), «Pleasure Wars» (5).

О смене методологии свидетельствует дополнительное к пятитомнику исследование под названием «Век Шницлера» (2002). В этой книге предпринята оригинальная попытка написать портрет и биографию среднего класса, используя как призму образ Артура Шницлера (1862–1931), австрийского прозаика, драматурга и типичного (даже в своем презрении к буржуазии) буржуа. См.: Gay P. Schnitzler’s Century: The Making of Middle-Class Culture 1815–1914. New York: Norton Company, 2002.

McCloskey D. The Bourgeois Virtues: Ethics for an Age of Commerce (The Bourgeois Era. V. 1). Chicago: The University of Chicago Press, 2007; Bourgeois Dignity: Why Economics Can’t Explain the Modern World (The Bourgeois Era. V. 2). Chicago: The University of Chicago Press, 2011; Bourgeois Equality. How Ideas, not Capital or Institutions, Enriched the World (The Bourgeois Era. V. 3). Chicago: The University of Chicago Press, 2016.

Siegel J. Marx’s Fate: The Shape of a Life. Princeton: Princeton University Press, 1978; Bohemian Paris. Culture, Politics and the Boundaries of Bourgeois Life, 1830–1930. New York: Viking Penguin, 1986; The Private Worlds of Marcel Duchamp: Desire, Liberation and the Self in Modern Culture. Berkeley, Los Angeles: University of California Press, 1995; The Idea of the Self: Thought and Experience in Europe since the Seventeenth Century. Cambridge: Cambridge University Press, 2005; Modernity and Bourgeois Life. Society, Politics and Culture in England, France and Germany Since 1750. Cambridge: Cambridge University Press, 2012.

Moretti F. The Bourgeois. P. 21–23. См. рецензию: Венедиктова Т. Человеческое лицо капитализма // НЛО. 2014. № 125.

«Структуры чувства», в определении Р. Уильямса, суть не что иное, как «социальный опыт в состоянии взвеси» (social experience in solution), см.: Williams R. Marxism and Literature. Oxford: Oxford University Press, 1977. P. 133. Единомышленник Уильямса Э. П. Томпсон считал, что современный классовый анализ предполагает изучение «социального опыта людей, вовлеченных в конкретные ситуации и отношения, реализующих в них свои потребности и интересы». См.: Thompson E. P. The Poverty of Theory and Other Essays. London: Merlin Press, 1978. P. 356.

Giraud R. The Unheroic Hero in the Novels of Stendhal, Balzac and Flaubert. Abingdon: Rutgers University Press, 1957. Р. 27.

Grana C. Bohemian versus Bourgeois: French Society and French Man of Letters in the Nineteenth Century. New York: Basic Boojs, 1964. P. 47.

Герцен А. Письма из Франции и Италии. С. 156.

«Гёте как представитель бюргерской эпохи». Манн Т. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 10. М.: Худож. лит., 1961. С. 37–72.

Siegel J. Modernity and Bourgeois Life. P. 6.

Schama S. The Embarassement of Riches. С. 371.

Moretti F. The Bourgeois. Р. 167–174.

Крайний пример: фрустрированный средний класс в ХХ веке стал опорой фашистской идеологии, притом что люди того же круга формулировали мировоззренческую основу для ответственного противостояния фашизму.

Брукс Д. Бобо в раю. Откуда берется новая элита. М.: Ад Маргинем Пресс, 2013. С. 60–62

Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. СПб.: Азбука-Аттикус; Азбука, 2015. С. 30.

Слово «коммуникация» в европейских языках долгое время воспринималось как синоним «коммерции», а та, в свою очередь, отождествлялась с общением, социальностью как таковой.

Неслучайная ассоциация между утверждением капитализма, с одной стороны, и распространением грамотности и печати, с другой, отобразилась в понятии «print-capitalism» (печатный капитализм), введенном в 1980-х годах Б. Андерсоном и с тех пор широко используемом историками культуры. См.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М.: Канон-Пресс-Ц, 2001 (глава: «Истоки национального сознания». С. 90–105).

Волошинов В. Слово в жизни и слово в поэзии // Философия и социология гуманитарных наук. СПб.: Издательство Аста-Пресс LTD, 1995. С. 83.

Бергер П. Религиозный опыт и традиция // Религия и общество: хрестоматия по социологии. М.: Наука, 1994. С. 212.

Гадамер Г.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс, 1988. С. 419.

Campbell C. The Romantic Ethiс, and the Spirit of Modern Consumerism. Oxford: Blackwell, 1987. P. 76. На эту же тему см.: Keen P. Literature, Commerce, and the Spectacle of Modernity, 1750–1800. Cambridge: Cambridge University Press, 2012 (главы: Advertizing Cultures; Incredulous Readers. Р. 188–201).

Dewey J. Art as Experience. Carbondale: Southern Illinois University Press, 1987. P. 274, 278.

Laupies F. Leçon philosophique sur l’échange. Paris: PUF, 2002. P. 9.

Манн Т. Гёте как представитель бюргерской эпохи. С. 68.

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Республика, 1962. С. 136.

Последнюю Смит обозначает нередко как «case», то есть «случай» или, буквально, «ящик» индивидуальных обстоятельств, который приоткрывается посредством эмоционального сопереживания (ср., например: «my emotion… arises from bringing your case home to myself, from putting myself in your situation, and thence conceiving what I should feel in the like circumstances». Smith A. The Theory of Moral Sentiments. Oxford: Oxford University Press, 1976. Р. 317).

Tompkins J. The Popular Novel in England 1770–1800. Lincoln: University of Nebraska Press, 1961. P. 101.

Ср. описание этой типической ситуации у А. Смита: «Для теснейшего сближения между ними природа научает постороннего человека воображать себя на месте несчастного, а последнего — представлять себя в положении свидетеля. Они постоянно переносятся мыслью один на место другого и таким образом взаимно испытывают вытекающие из такой перемены чувства… Между тем, как один взвешивает то, что он испытывал бы, если бы находился на месте страдающего человека, последний в свою очередь воображает, что он чувствовал бы, если бы был только свидетелем собственного несчастья». Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997. С. 43.

During S. Exit Capitalism. Literary Culture, Literature and Postsecular Modernity. London; New York: Rоutledge, 2010. P. 46.

Локк Дж. Сочинения: В 3 т. Т. 1. Опыт о человеческом разумении. М.: Мысль, 1985. С. 537.

Peters J. D. Speaking into the Air. A History of the Idea of Communication. University of Chicago Press: Chicago and London, 1999. P. 88.

Локк Дж. Сочинения: В 3 т. Т. 1. Опыт о человеческом разумении. М.: Мысль, 1985. С. 460.

Исключительно интересен разбираемый Локком пример с неким слепцом, незрячим от рождения, который пытался путем расспросов (то есть коммуникации!) переступить ограничения собственного опыта: «Один любознательный слепой, который ломал себе голову, усиленно размышляя о зримых предметах, и пользовался объяснениями своих книг и друзей, стараясь понять часто встречавшиеся ему названия света и цветов, однажды похвалился, что он теперь понимает, что такое багряный цвет. Тогда друг его спросил: „Что же такое багряный цвет?“ Слепой отвечал: „Он похож на звук трубы“» (Локк Дж. Сочинения. Т. 1. C. 483). Это заявление, в логике рассуждения Локка, образцово абсурдно: конечно же, багряный цвет совсем не похож на звук трубы! Но… может быть, все же отчасти похож? С помощью своих «респондентов» слепой человек находит по-своему точную, к тому же запоминающуюся метафору и с ее помощью — доступ к тому измерению опыта, которого от рождения лишен. Метафора рождается в порядке удовлетворения нужды в понимании и общении и не претендует, конечно, на тождественность определяемому свойству (ни одна метафора не может на это претендовать), но это не мешает ей быть по-своему эффективной. И разве не является ситуация слепого в чем-то общечеловеческой ситуацией? Разве не ограничен, не «подслеповат» каждый человек в своей опытности (которая, с точки зрения самого Локка, есть категория относительная) и разве не зависим от других в своих усилиях ее расширить?

Буржуазная стратегия жизненного поведения, считает экономист Д. Макклоски, подразумевает последовательную вербализацию основных практик и предполагает «долгие дискуссии по поводу предпринимаемых действий». McCloskey D. N. The Vices of Economists — the Virtues of the Bourgeoisie. Amsterdam: Amsterdam University Press, 1999. P. 128.

Porter R. The Creation of the Modern World. The Untold Story of the British Enlightenment. New York: W. W. Norton and Co., 2000. P. 76.

Для науки XIX века идеи и подходы, ассоциирующиеся с позднейшей языковой прагматикой, маргинальны — лингвисты этого времени озабочены сбором языковых фактов и данных, самым престижным занятием остается составление исторических и сравнительных грамматик. См. об этом: Nerlich B., Clarke D. D. Language, Action and Context. The Early History of Pragmatics in Europe and America 1780–1930. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1996.

Agnew J.-Ch. Banking on Language: The Currency of Alexander Bryan Johnson // The Culture of the Market. Historical Essays / Ed. T. L. Haskell, R. Teichgraeber. New York: Cambridge University Press, 1996. P. 253–254.

Ibid. P. 256.

Siegel J. Modernity and Bourgeois Life. С. 460–461.

«Напряжения» возникают «не только между произнесенным и подразумеваемым, но и между написанным и подразумеваемым, а также между произнесенным и написанным». Беньямин В. Учение о подобии. Медиаэстетические произведения. М.: Изд-во РГГУ, 2012. С. 168.

Gilmore W. J. Reading Becomes a Necessity of Life. Material and Cultural Life in Rural New England 1780–1835. Knoxville: The University of Tennessee Press, 1989. P. 27.

Идею о взаимосвязи буржуазной субъективности и печати подробно обосновывали Иэн Уотт и Дональд Лоу, см.: Watt I. The Rise of the Novel. Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 2001 (1957); Lowe D. M. History of Bourgeois Perception. Chicago: The University of Chicago Press, 1982.

Один из выводов Р. Энгельсинга в книге, с тех пор ставшей классической: Engelsing R. Der Burger als Leser: Lesergeschichte in Deutschland 1500–1800. Stuttgart: J. B. Metzlersche, 1974.

Цит. по: Klancher J. P. The Making of English Reading Audiences, 1790–1832. Madison, Wisconsin: The University of Wisconsin Press, 1987. P. 23–24.

Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere. An Inquiry into a Category of Bourgeois Society. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 1991. P. 56.

Кавалло Г., Шартье Р. (ред. — сост.). История чтения в западном мире от Античности до наших дней / Пер. с фр. М. А. Руновой, Н. Н. Зубкова, Т. А. Недашковской. М.: ФАИР, 2008. С. 40.

Данные приводятся по кн.: Schmidt S. J. Words of Communication. Interdisciplinary Transitions. Berlin: Peter Lang, 2011. P. 147.

«В старые времена, — вторит ему в Британии доктор Сэмьюэл Джонсон, — привилегии письма сохранялись за теми, кто ученым трудом или видимостью такового достигал знаний, предполагаемо недостижимых для той части человечества, что погружена в деловые хлопоты», — а в новые времена берутся писать все кому не лень: люди «всевозможных способностей, образования, профессий». Цит. по: Watt I. The Rise of the Novel. С. 58.

The Collected Works of Samuel Taylor Coleridge. Vol. 7: Biographia Literaria: In 2 vols. Vol. 1. Princeton: Princeton University Press. Р. 231.

Balzac H. de. Lettres à l’étrangère, 1833–1842. T. 1. Paris: Calmann-Levy, 1933. P. 202, 355, 274.

Доля грамотных среди населения составляла во Франции к 1850 году меньше 60 % взрослого населения, в Англии — чуть меньше 70 %, в США — около 90 % (среди белых мужчин и женщин). См.: Literacy and Social Development in the West: A Reader / Ed. G. Graff. Cambridge: Cambridge University Press, 1981; см. также: Кавалло Г., Шартье Р. История чтения в западном мире. С. 364–366.

Вот выразительная фраза из воспоминаний американки о провинциальной жизни в середине XIX столетия: «Всем тогда вдруг понадобилась культура, как несколькими годами раньше всем нужны были швейные машины… а под культурой в те дни понималось, почти исключительно, прилежное чтение книг». Цит. по кн.: Sicherman B. Reading and Middle Class Identity in Victorian America // Reading Acts. U. S. Readers’ Interactions with Literature, 1800–1950 / Eds B. Ryan and A. M. Thomas. Knoxville: The University of Tennessee Press, 2002. P. 137.

Collins W. The Unknown Public // Eds A. King, J. Plunkett. Victorian Print Media. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 209.

Collins W. The Unknown Public. P. 210. См. там же: «Я хотел бы особо сказать о колонке Ответов Читателям. Это, бесспорно, самая интересная страничка в дешевом журнале. Нет на свете таких предметов, которые на ней нельзя было бы обсудить, — нельзя представить себе такого частного дела, которым эта удивительная Неведомая Публика не поделилась бы с Редактором в форме вопроса, и нет такого вопроса, на который редактор, не менее удивительный, не взялся бы отвечать, решительно и серьезно. Спрятавшись за парой инициалов или под именем без фамилии или званием Подписчика, Постоянного Читателя и тому подобными, корреспонденты редактора, многие, если судить по публикуемым ответам на их вопросы, начисто лишены чувства смешного, как и чувства стыда. Юные девицы, озабоченные проблемами, обыкновенно не предназначенными для иных ушей, кроме как матери или старшей сестры, обращаются к редактору. Замужние женщины, повинные в мелких слабостях, обращаются к редактору. Донжуаны, обманувшие чьи-то матримониальные ожидания и смертельно боящиеся преследований, обращаются к редактору. Дамы с увядающим цветом лица, желающие вызнать наилучшие средства его искусного восстановления, обращаются к редактору. Джентльмены, желающие покрасить волосы или избавиться от мозолей, обращаются к редактору» (Collins W. The Unknown Public. P. 209–210).

Lyon-Carn J. La lecture et la vie. Les usages du roman au temps de Balzac. Paris: Tallandier, 2006. P. 121.

Siskin C. The Historicity of Romantic Discourse. New York; Oxford: Oxford University Press, 1988. P. 167.

Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. C. 253.

Schmidt S. J. Worlds of Communication. Berlin: Peter Lang, 2011. P. 152.

Язвительное выражение Х.-Р. Яусса. Цит. по: Dillon G. Rhetoric as Social Imagination: Explorations in the Interpersonal Function of Language. Bloomington: Indiana University Press, 1986. P. 15.

См. об этом: Мильчина В. Газета как книга: чтение газет во Франции в эпоху Реставрации и Июльской монархии // Теория и мифология книги. М.: РГГУ, 2007. С. 45–59.

Andrews M. Charles Dickens and the Performing Selves. Dickens and the Public Readings. Oxford: Oxford University Press, 2006. P. 17.

«Всплывет ли в океане литературы книга, которая по своей волнующей силе могла бы соперничать с такою газетной заметкой: „Вчера, в четыре часа дня, молодая женщина бросилась в Сену с моста Искусств“?» Бальзак О. Гобсек. Шагреневая кожа. Отец Горио. М.: Эксмо, 2007. С. 106.

Богатый материал об этом содержит книга К. Литтау «Теории чтения. Книги, тела и библиомания», см.: Littau K. Theories of Reading. Books, Bodies and Bibliomania. Cambridge: Polity Press, 2006.

Вот как описывал сложившуюся ситуацию Кольридж: «В старые времена книги были оракулами веры; потом, по мере развития литературы, они превратились в почтенных наставников; потом опустились до уровня советчиков-друзей, а по мере того как число их множилось, пали еще ниже — до ранга забавных приятелей. Теперь, когда все как будто бы научились читать и все читатели готовы судить, многоголовая публика, магией абстракции превращенная в подобие личности, воссела, как самозваный деспот, на критический трон». Coleridge S. T. Biographia Litteraria. Vol. 1. P. 57, 59.

Цит. по: Machor J. L. Reading Fiction in Ante-bellum America. Informed Response and Reception Histories, 1820–1865. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 2011. Р. 48.

Даже еще более выразительный ориентир «правильного чтения» (он же и пример самодовольного педантства!) дает статья из лондонского журнала Sharp (1867), само название которой исполнено праведного пафоса — «Чтение как средство усвоения культуры»: «Прочитав первое предложение, — поверяет нам ее автор, — я некоторое время размышляю над ним, развивая, насколько могу, авторскую мысль и сжимаю сказанное, в той мере, в какой возможно, до единственного внятного и точного выражения. Затем я прочитываю вторую фразу и предпринимаю то же усилие. Затем я сравниваю их и размышляю над ними… ничто из текста, будь то поэзия или проза, история или описание путешествий, политический, философский или религиозный трактат, не должно ускользать от внимания и рефлексии». Цит. по: Gettellman D. «Those Who Idle Over Novels»: Victorian Critics and Post-Romantic Readers // A Return to the Common Reader / Ed. B. Palmer and A. Aldershot; Burlington: Ashgate, 2011. Р. 66.

Цит. по: Machor J. L. Reading Fiction in Ante-bellum America. P. 40.

См. об этом подробно в: Richardson A. Literature, Education, and Romanticism. Reading as Social Practice 1780–1832. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. P. 31 и др.

Цит. по: Rubin J. S. The Making of Middlebrow Culture. Chapel Hill; London: University of North Carolina Press, 1992. P. 18.

И вдохновением, и предостережением в разработке этой темы может послужить недавняя попытка известного американского слависта У. М. Тодда осуществить операцию, очень сходную с той, что мы пытаемся осуществить в следующей главе на примере западной литературной культуры XIX века, — но только на русском материале. Статью «Хитрость русского романа» критик начинает с заявления о том, что со времен Э. М. Вогюэ западные наблюдатели связывали своеобразие русской классики с отсутствием искусственного формализма, эстетизма и в целом «буржуазной ориентации, характеризующей западный роман». Нетрудно предположить, что эта эстетическая неповторимость была обусловлена отсутствием «плотной среды условностей, характеризующей западное общество, или отсутствием формальных литературных условностей, характеризующих западное искусство». В самом деле, поясняет Тодд: русская читающая публика в XIX веке оставалась немногочисленной — сравнительно с западноевропейской и соотносительно с общей массой населения России: по оценке Достоевского, в 1863 году к литературной культуре был приобщен один русский человек из пятисот, но «данные о продаже и распространении литературы позволяют предположить, что скорее один из тысячи». Кроме того, «такие понятия, как буржуа и средний класс, к культурной элите можно применять лишь с крайней осторожностью, поскольку Россия оставалась по преимуществу аграрным обществом». В частности, профессионализм сознания и поведения (представление о литературе как основном виде деятельности и источнике средств к существованию, преданность этическим нормам профессиональной группы и т. д.) был распространен среди русских писателей куда менее, чем среди их западноевропейских современников. Отсюда вывод: причины повышенно-критического отношения русских романистов к буржуазности заключены не в особенностях «национального духа», а в институциональных особенностях развития (точнее, недоразвития) русской литературы, и «то, в чем европейские критики усматривают своеобычие русского романа, есть не более чем культурный пережиток» (Todd III W. M. The Ruse of the Russian Novel // The Novel / Ed. F. Moretti. V. 1. 2006. P. 402–404).

Вывод, с одной стороны, справедлив, с другой, грубоват, хотя бы потому, что на место справедливо отвергаемого мифа о культурной неповторимости подставлена модернизационная схема. Идея движения от «традиции» к «современности» сама нуждается в проблематизации или, по крайней мере, более богатой оркестровке.

Цит. по: Изер В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте / Уффельман Д., Шрамм К. (сост.) Немецкое философское литературоведение наших дней. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2001. С. 208.

Яркое воплощение «современных» свойств экономист И. Кирцнер усматривает в специфике предпринимательского воображения — способности видеть неявные возможности, неочевидные источники выгоды. Институт рынка, считает он, организует отношения людей таким образом, что «возможности взаимовыгодного обмена, которые, скорее всего, остались бы незамеченными» переводятся в «формы, способные возбуждать интерес и активное внимание (alertness) — в тех именно индивидах, кто расположен к спонтанному научению (spontaneous learning)». Kirzner I. Perception, Opportunity, and Profit. Chicago: The University of Chicago Press, 1979. Р. 150. Ценность представляет не готовый, а потенциальный смысл, зависимый в своей реализации от индивидуальной активности и догадливости субъекта, от наличия у него «предпринимательского видения». Аналогия с моделью литературных отношений, которую мы пытаемся смоделировать, напрашивается сама собой.

Siskin C. The Historicity of Romantic Discourse. Р. 67.

Watt I. The Rise of the Novel. Р. 50

Беньямин В. Детективный роман в дорогу // Беньямин В. Маски времени: эссе о культуре и литературе. СПб.: Symposium, 2004. С. 431.

Naule A. J. Railway Reading. With a Few Hints to Travellers (1853) // Victorian Print Media / Eds A. King, J. Plunkett. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 269.

Из критического эссе начала XIX века, цит. по: Watt I. The Rise of the Novel. Р. 175.

Thackeray: The Critical Heritage / Ed. G. Tillotson. London: Routledge & K. Paul, 1968. P. 80.

Филдинг Г. Избранные произведения: В 2 т. М: ГИХЛ, 1954. Т. 1. С. 589.

Бодлер Ш. Стихотворения в прозе (Парижский сплин). Фанфарло. Дневники. СПб.: Наука, 2011. С. 85.

С учетом этого обстоятельства нельзя не согласиться с Т. Иглтоном: «Литература представляет собой опасность, загадку, вызов и (едва ли не) оскорбление для тех, кто, умея читать, тем не менее не умеет „читать“». Eagleton T. Сriticism and Ideology. London; New York: Verso, 1991. P. 165.

Конечно, не случайно, что на теме злоупотреблений доверием или обманутого, преданного доверия строятся сюжеты большинства романов XVIII столетия (да и в романах, которые нам предстоит еще рассматривать, она неизменно важна).

Примеров в подтверждение этого тезиса можно было бы приводить много. С. Рэкмен исследует голос повествователя в прозе По и Достоевского как характерно «современных» прозаиков и приходит к выводу, что встречно ему в читающем производится парадоксальное сочетание «скептицизма и доверчивости»: «Верим ли мы в процессе чтения, а потом отвергаем правдоподобную иллюзию, освободившись от чар читаемой прозы? Или мы сразу решаем, что не будем верить, а потом сомневаемся в собственном недоверии?.. Читатель каждый раз переживает смешанное чувство доверия и сомнения». Рэкмен С. Слушая социопатов По: преступление, наказание, голос // По, Бодлер, Достоевский: блеск и нищета национального гения / Ред. С. Фокин, А. Уракова. М.: Новое литературное обозрение, 2017. С. 129–130. См. об этом подробнее в следующей главе, в разделе, посвященном Э. По.

Gallagher K. The Rise of Fictionality // The Novel. V. 1 / Ed. F. Moretti. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 2006. Р. 347. О том же (цитируя, кстати, Кольриджа) пишет социолог К. Кэмпбелл, анализируя процесс становления буржуазной психологии потребления: «Чтобы располагать способностью к эмоциональному самоопределению, позволяющей использовать эмоции для обеспечения удовольствия, индивид должен иметь развитое самосознание, позволяющее „добровольно воздерживаться от недоверия“: недоверие лишает символы силы, приписываемой им автоматически, а воздержание от недоверия восстанавливает эту силу, но ровно в той мере, в какой это желаемо». Campbell C. The Romantic Ethiс. Р. 61.

Gallagher K. The Rise of Fictionality. P. 380.

Бальзак О. Гобсек. Шагреневая кожа. Отец Горио. С. 388.

Цит. по: Charles Dickens’ Book of Memoranda / Ed. F. Kaplan. New York: Public Library, 1981. Р. 19.

Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: Едиториал, УРСС, 2004.

Ницше Ф. Об истине и лжи во вненравственном смысле // Размышления в домашнем халате. М.: Алгоритм, 2007. С. 50.

Lakoff G., Turner M. More than Cool Reason: A Field Guide to Poetic Metaphor. Chicago: The University of Chicago Press, 1989. Р. XI.

Landy J. How to Do Things with Fictions. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 53.

Психолог-когнитивист Дж. Гэвинс развивает тезис о последовательно реализуемой в литературе «двойственности видения», и в качестве иллюстрации намеренно берет простейший текст, где очевидных метафор нет совсем, — сочинение детской писательницы Джудит Керр «Тигр, который пришел выпить чаю» (The Tiger Who Came to Tea, 1968). Что представляет собой эта простая история (о том, как в гости к девочке Люси и ее маме пришел тигр, съел всю еду в доме и устроил большой беспорядок; потом пришел с работы папа и утешил семейство совместным походом в кафе), спрашивает Гэвинс, как не «фигуру» подавленных эмоций матери-домохозяйки? На этот вопрос возможны, конечно, встречные: убедительно ли предложенное прочтение? Уместно ли? Может быть, излишне? В том-то и дело, поясняет Гэвинс, что детское, буквальное, чтение и взрослое, метафоризирующее, различаются: в первом случае вымышленный текстовый мир воспринимается как таковой, в его самоценности (и потому, кстати, особенно ярко), а во втором случае мы уже привычно и потому «естественно» соотносим книжный мир с другими, в том числе более «реальными», плотнее укорененными в социальной практике (в данном случае такой мир-конструкт — сознание женщины-домохозяйки). См.: Gavins J. Text World Theory: An Introduction. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2007. P. 149–152 и в целом глава «Двойное видение».

См.: Kimmell M. Analyzing Image Schemas in Literature Cognitive Semiotics. 2009. Fall. Is. 5. Р. 159–188.

Booth W. C. Metaphor as Rhetoric // On Metaphor / Ed. S. Sacks. Chicago: The University of Chicago Press, 1979. P. 68.

Transaction between contexts — определение метафоры, принадлежащее А. Ричардсу. Richards I. A. The Philosophy of Rhetoric. Oxford University Press: New York; London, 1936. Р. 94. Разумеется, такая трактовка метафоры может показаться чрезмерно широкой: с точки зрения литературоведа, метафора — плод индивидуального авторского творчества, и на уровне риторики, стиля так и есть. Проблема в том, что общей теории литературной метафоры, кажется, пока не существует, а между лингвистической когнитивистикой, развивающей теорию когнитивной метафоры, и литературоведением сохраняются сложные отношения. См. об этом: Cognitive metaphor Theory. Perspectives on Literary Metaphor / Ed. M. Fludernick. New York: Routledge, 2011.

Луизе Коле от 31 марта 1853 года. VII, 452. Французский текст писем цит. по изд.: Flaubert à Louise Colet. 28.12.1853 // Flaubert G. Correspondance. 3 vols / Ed. de Jean Bruneau. Paris: Gallimard, 1973, 1980. V. II. P. 492. Далее французский текст писем Флобера цитируется по этому изданию.

Динамику литературного восприятия Мерло-Понти описывает так: «С помощью знаков, взаимоусловленных между автором и мной как говорящими на одном языке, книга заставляет меня поверить в то, что мы опираемся на общий запас привычных и готовых смыслов». Но затем, по ходу чтения, привычные, фиксированные значения начинают варьироваться, «увлекая меня к другому смыслу, с которым мне еще только предстоит установить связь». Merleau-Ponti M. The Prose of the World. Evanston: Northwestern University Press, 1973. Р. 11.

Беньямин В. Маски времени. С. 388.

Ср.: «Чужая судьба благодаря пламени, ее поглощающему, сообщает нам некое тепло, которого нам никогда не добыть из нашей собственной судьбы»; рассказчик сжигает «фитиль своей жизни в мягком пламени рассказа» — читатель проглатывает материал, «как огонь пожирает дрова в камине». Там же. С. 407–408. Ср. также в эссе «О миметической способности»: «все миметическое в языке может проявляться подобно пламени». Беньямин В. Учение о подобии. С. 174.

Любопытно, что сходная метафорика применяется Марксом к трудовому усилию, которое соединяет людей, опосредует их отношения (и в этом смысле подобно речи): «Труд есть живой преобразующий огонь. Он есть бренность вещей, их временность, выступающая как их формирование живым временем». Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения (2-е издание). М.: Издательство политической литературы, 1968–1969. Т. 46. Ч. I. С. 324.

Coleridge S. T. Biographia Litteraria.Vol. 1. P. 301–303.

Сартр Ж.-П. Что такое литература? С. 55.

Cхожесть этой конструкции с конструкцией воображения по Канту и Кольриджу выразительна и, конечно, не случайна.

Sartre J.-P. Qu’est-ce que la littérature? Paris: Gallimard, 1948. P. 271.

Сартр Ж.-П. Что такое литература? С. 148–149.

На самом деле энергия взаимного интереса генерируется, потенциально, в любой точке коммуникативной цепи, соединяющей пишущих и читающих, хотя, разумеется, и препятствия возникают на каждом шагу). Авторы создают тексты, воплощая в них свой сложно преобразованный опыт, — издатели обращают тексты в книги, которые книгопродавцы продают, читатели покупают или берут в библиотеке, по ходу чтения переживая (или не переживая) перемену в мировосприятии и меняя (или не меняя) привычное поведение. Однако и читатели, со своей стороны, выступают носителями «горизонта ожидания», не всегда и не вполне осознаваемых желаний — что побуждает издателей, стремящихся к выгоде, к попыткам предоставить желаемое, то есть сделать новые массивы текстов доступными аудитории. Наконец, издатели-предприниматели или другие заинтересованные посредники могут угадывать еще не заявленные потребности и не проявившиеся возможности, косвенным образом мобилизуя к творчеству пишущих авторов и доводя плоды их трудов до читателей.

Calvino I. The Uses of Literature. Essays. London: Harcourt Brace Jovanovich Publishers, 1982. P. 85.

Heinzelman K. The Economics of the Imagination. Amherst, MA: University of Massachusetts Press, 1980. Р. 205.

Этот ракурс исследования литературы относительно нов: так называемая «политическая экономия чтения» стала предметом активного исследования в последние десятилетия. См., помимо уже цитированной статьи К. Галагер, ее же: Gallagher K. The Body Economic: Life, Death, and Sensation in Political Economy and the Victorian Novel. Princeton: Princeton University Press, 2005. Можно упомянуть также работы Р. Дарнтона, У. Сенклера и ряда других историков книжной культуры, в частности, см.: Darnton R. The Kiss of Lamourette. New York: W. W. Norton and Co., 1990; St Clair W. The Reading Nation in the Romantic Period. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

Jameson F. The Antinomies of Realism. London: Verso, 2013. P 34. Ср. там же: «Примерно к середине столетия, к 1840-м годам буржуазной эры, такого рода языковой запрос становится ясно и неотразимо слышим, по крайней мере в искусствах, наиболее чутко сканирующих ландшафт современности в поисках нового» (Ibid. P. 31).

Larkin Ph. Required Writing: Miscellaneous Pieces, 1955–1982. London: Faber & Faber, 1983. P. 83–84.

Bloom H. Agon: Towards a Theory of Revisions. New York; Oxford: Oxford University Press, 1982. P. 287.

Шлегель А. В., цит. по пер.: Ромашко С. А. Поэтика и языкознание в теории немецкого романтизма // Серия литературы и языка. 1985. Т. 44. № 1. С. 24.

Whitman W. Prose Works, 1892 / Ed. F. Stovall. New York: New York University Press, 1963–1964. Vol. 2. P. 520.

Baudelaire Ch. Oeuvres complètes / Ed. Claude Pichois. Paris: Gallimard, 1975–1976. V. 1. P. 275–276.

Moretti F. Distant Reading. Verso: London; New York, 2013. P. 159.

Ibid. P. 163.

Эта мысль М. Бахтина сама по себе спорна, но в данном случае очень уместна. См.: Бахтин М. М. Слово в романе // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. С. 111.

Baudelaire Ch. Notes nouvelles sur Edgar Poe // Oeuvres complètes. V. 2. P. 350.

Беньямин В. Бодлер. М.: Ad Marginem Press, 2014. С. 212.

Мандельштам О. Рождение фабулы // Мандельштам О. Стихотворения. Проза. М.: АСТ, 2001. С. 534.

«Он опыт из лепета лепит / и лепет из опыта пьет» (О. Мандельштам «Скажи мне, чертежник пустыни…»).

В русском переводе в отношениях поэта и адресата исчезло вертикальное измерение (ср. оригинал: Listener up there!..what have you to confide to me?), отсылающее, с одной стороны, к привычной позе читателя, на книжную страницу смотрящего сверху вниз, и, с другой, к позе мольбы — о смысле, которого источником полагается адресат.

Flaubert G. Correspondance. P. 194.

Wordsworth W. The Prose Works / Ed. W. J. B. Owen, J. W. Smyser. 3 vols. V. 1: Prose (Preface 1800). Oxford: Clarendon Press, 1974. P. 136.

Цит. по кн.: Wordsworth W. Lyrical Ballads and Other poems 1797–1800 / Ed. J. Butler and K. Green. Ithaca; London: Cornell University Press, 1992. P. 738.

В более поздних вариантах предисловия этот важный тезис формулируется уже несколько иначе: свой поэтический язык Вордсворт определяет как «разговорный» (the language of conversation), или «подлинный язык, на котором говорят люди, охваченные волнением» (the real language of men in a state of vivid sensation).

Wordsworth W. The Prose Works. V. 1. P. 128.

Ibid. P. 160.

Newlin L. Reading, Writing, and Romanticism: The Anxiety of Reception. Oxford: Oxford University Press, 2000. P. 93.

Wordsworth W. The Prose Works. V. 1. P. 121.

Ibid. P. 154.

Ibid. V. 3. P. 118.

Ibid. P. 80.

Davis L. J. Factual Fictions. The Origins of the English Novel. New York: Columbia University Press, 1983.

Wordsworth W. The Prose Works. V. 1. P. 134.

Ibid. P. 128.

Gentleman’s Magazine (1827). Цит. по: Sterne. The Critical Heritage / Ed. A. B. Howes. London; Boston: Routledge, 1974. P. 327.

В оригинале: «It is no tale; but, should you think / Perhaps a tale you’ll make it».

Wordsworth W. The Prose Works. V. 1. P. 350.

Имя «забрело» в балладу из случайной беседы: Мартой Рей звали бабку мальчика, сопровождавшего Вордсворта с сестрой на той прогулке, когда ему впервые пришла в голову идея «Терна».

Wordsworth W. The Prose Works. V. 1. P. 351.

Цит. по: Newlin L. Reading, Writing and Romanticism. Р. 107.

Цит. по: Ibid. P. 103.

Rajan T. The Supplement of Reading. Figures of Understanding in Romantic Theory and Practice. Ithaca; London: Cornell University Press, 1990. P. 165.

Wordsworth W. The Prose Works. V. 3. P. 29.

Ibid. P. 80.

Ibid. P. 81.

По Э. А. Поэтический принцип // Эстетика американского романтизма / Сост. А. Н. Николюкин. М.: Искусство, 1977. С. 138.

Там же. С. 139, 114.

Ср.: «Агатос…пока я говорил, не проскользнула ли в твоем сознании некая мысль о материальной силе слов? Разве каждое слово — не импульс, сообщаемый воздуху?» По Э. А. Полное собрание рассказов. СПб.: Кристалл, 1999. С. 834.

The Complete Works of E. A. Poe / Ed. J. A. Harrison. In 17 vols. New York: Thomas Y. Crowell and Company, 1902. V. 14. P. 158.

Ibid. P. 159.

По Э. А. Философия творчества // Эстетика американского романтизма / Сост. А. Н. Николюкин. М.: Искусство, 1977. С. 113.

Там же. С. 114.

The Complete Works of E. A. Poe. V. X. P. 61–62.

Ibid. V. XVI. P. 6.

См. подробный разбор в кн.: Венедиктова Т. Д. Разговор по-американски. Дискурс торга в литературной традиции США. М.: Новое литературное обозрение, 2003. С. 171–173 (раздел «Многослойность знака»).

По Э. А. Полное собрание рассказов. С. 568.

См. об этом подробнее: During S.Modern Enchantments: The Cultural Power of Secular Magic. Cambridge; London: Harvard University Press, 2002.

Цит. по: Landy J. How to Do Things with Fictions. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 76.

Landy J. How to Do Things with Fictions. Р. 77.

Мысль о том, что эссе «Философия творчества» «есть не столько аналитический документ, сколько… поэма», высказывалась С. Эйзенштейном, см.: Эйзенштейн С. М. «Психология композиции» Эдгара По // Неравнодушная природа. Т. 1. М.: Изд-во «Эйзенштейн-центр», 2004. С. 311.

См. об этом главу «Haunted Reading» в кн.: Lynch D. S. Loving Literature. A Cultural History. Chicago: The University of Chicago Press, 2015. P. 202–209.

Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Собрание сочинений: В 7 т. Т. 1. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 191.

To George W. Eveleth. 15 December 1846 // The Letters of Edgar Allan Poe edited by John Ward Ostrom. V. II. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1948. P. 331–332.

Опыт прозаического переложения стихотворения — например, Бодлером в 1857 году — делает промежуточный статус этого текста тем более явным. По мнению французской исследовательницы И. Озеки-Депре, именно в этом бодлеровском переводе «можно усмотреть рождение жанра поэмы в прозе», см.: Озеки-Депре И. Казус Бодлера-переводчика: «Ворон» как поэма в прозе // Шарль Бодлер и Вальтер Беньямин. Эстетика и политика. М.: Новое литературное обозрение, 2015. С. 282.

По Э. А. Философия творчества. С. 111.

Там же. С. 116.

В преамбуле к эссе он характеризует процесс творчества как полный мучительной неопределенности, неуверенности и противоречивости и именно поэтому столь трудный для отображения «в подробностях, шаг за шагом»! Мало кто из поэтов готов допустить публику за кулисы игры воображения — чтобы все увидели, «как сложно и грубо работает мысль, бредущая на ощупь… как сам автор постигает свою цель только в последний момент; как вполне созревшие плоды фантазии с отчаянием отвергаются ввиду невозможности их воплотить; как кропотливо отбирают и отбрасывают; как мучительно делают вымарки и вставки» и т. д. А те, кто не одержим тщеславием, слишком часто беспамятны, то есть просто не в силах вспомнить всех капризных перипетий творческого процесса. Самого себя, однако, По провозглашает счастливым исключением среди собратьев: он-то способен «в любую минуту без малейшего труда» восстановить в памяти ход написания любого из собственных сочинений (По Э. А. Философия творчества. С. 111).

В «Философии творчества» мы читаем: «It is only with the denoument constantly in view that we can give a plot its indispensable air of consequence, or causation, by making the incidents, and especially the tone at all points, tend to the development of the intention». В существующих русских переводах (В. Рогова, а также А. Георгиева и В. Чередниченко) интересующий нас фрагмент фразы звучит единообразно: «…мы сможем придать сюжету необходимую последовательность или причинность» (см.: По Э. А. Ворон. М.: Наука, 2009. С. 134). Важный, как кажется, акцент на иллюзорности (air of) рационализации, которая носит не объективный, а «рукодельный» характер, при этом исчезает.

Мистификацию в «Философии творчества» По подозревали еще современники, в частности Сьюзен Арчер Телли Вайсс вспоминала (в 1877 году) следующее: «Обсуждая „Ворона“, мистер По уверял меня, что обнародованная трактовка метода этого сочинения не была искренней и что он не предполагал, что ее таковой воспримут… Он предложил эту трактовку единственно как оригинальный эксперимент и был удивлен и развеселен тем, что ее с такой готовностью приняли как добросовестное утверждение» (цит. по: По Э. А. Ворон. С. 379).

Jakobson R. Language in Operation // Jakobson R. Language in Literature / Eds K. Pomorska, S. Rudy. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1987. P. 50–61. Статья была написана в 1949 году, но впервые опубликована была по-французски в 1964 году, в сборнике памяти А. Койре.

Редакторы сборника, в котором был опубликован англоязычный вариант статьи, сочли необходимым уточнить за автора его основной тезис: «Статья… исследует тесную взаимосвязь звука и значения, которой определяется целостность поэтического сочинения. В анализе „Ворона“ Э. А. По раскрывается важность рефрена „Nevermore“, определяющего для звуковой текстуры и тематики стихотворения, что поддерживается собственным свидетельством поэта о его сочинении» (P. 16). В этом резюме нет ничего спорного, но… зачем было выдающемуся лингвисту «раскрывать» то, что и так очевидно? Демонстрация тесной взаимосвязи звучания и значения, то есть, по Якобсону, поэтической функции, на примере «Ворона» получается «чуть-чуть слишком очевидной» (именно так выражался сыщик Дюпен в «Похищенном письме», имея в виду хитрость своего двойника и противника «министра Д.», непроницаемую для здравого смысла полиции). Только глухой не расслышит в стихах По звукового символизма — традиционно именно «перезвон» пленял в них широкого читателя, но вызывал скептические реакции знатоков. Р. У. Эмерсон на этом основании окрестил По «погремушкой» (jingle-man), а Т. С. Элиот — сравнил с вульгарным нуворишем, нанизавшим на каждый палец по богатому перстню.

Читатель, помнящий знаменитое стихотворение, скорее всего, опознает смысловую рифму, отсылающую к началу «Ворона»: «Как-то ночью в час угрюмый… [я]… очнулся вдруг от звука».

Jakobson R. Language in Operation. Р. 50.

Ibid.

Ibid.

Ibid. Р. 50–51.

Ibid. Р. 51. Стоит напомнить, что статья писалась в пору, когда в ходу были относительно простые семиотические модели коммуникации, безразличные к литературе и эстетике, а в англо-американской критике господствовало убеждение в том, что поэзия и коммуникация — вещи несовместные.

Ibid. P. 60.

Развивая сходную мысль применительно уже к литературе в целом, Сартр писал: «Гамма некоммуникации богата, она охватывает широкий спектр от резонанса (сложное явление, порождаемое эгоцентризмом: читатель озабочен не так пониманием текста, как резонированием, он проецирует себя в книгу, чтобы объективировать собственный образ и почувствовать заранее волнующее удовольствие его реинтериоризации) до герменевтики (читатель интерпретирует сообщение в соответствии с по меньшей мере двумя кодами одновременно, из которых один эксплицитно использован автором, а другой, автору неведомый, возможно, изобретенный уже после его смерти, применяется вполне произвольно, помимо всяких предварительных соглашений)». Sartre J.-P. L’idiot de la famille. V. 3. Paris: Gallimard, 1972. P. 428.

Jakobson R. Language in Operation. P. 52.

Ibid. P. 53, 56.

Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. Т. 1. М.: Искусство, 1983. С. 284.

Впервые цитируется Дж. Троубриджем: Trowbridge J. T. Reminiscences of Walt Whitman // The Atlantic Monthly. 1902 February.

Ср. в «Песне о себе»:

Здесь и далее поэмы Уитмена цитируются в переводе К. Чуковского (кроме отдельно оговоренных случаев) по изданию: Уитмен У. Листья травы. М.: Худож. лит., 1982 — с указанием названия поэмы. Оригинальный текст цитируется по изданию: Whitman W. Leaves of Grass: Authoritative Texts, Prefaces, Whitman on his Art, Criticism / Eds S. Bradley, H. W. Blodgett. New York: W. W. Nortonand Co., 1973.

Тому свидетельством — выразительная мелочь. В переводе К. Чуковского процитированные выше строки звучат так:

То, что «сотни Любовей» происходят из земли (а не изнутри самого субъекта), — «уточнение» переводчика, в оригинале на этот счет ясности нет. Существование в любой среде, то есть отношение со средой у Уитмена изображается как именно встречное движение, обмен энергией (в частности, нередко используется выражение «give-and-take»).

Моделью может послужить пятидесятая строфа из «Песни о себе»:

Whitman W. Leaves of Grass: Authoritative Texts, Prefaces, Whitman on his Art, Criticism / Eds S. Bradley, H. W. Blodgett. New York: W. W. Norton and Co., 1973. P. 247.

Whitman W. Leaves of Grass. Р. 714.

Eby E. H. Walt Whitman’s «Indirections» // Walt Whitman Review. 1966. 12 March. P. 5–16; Rountree Th. J. Whitman’s Indirect Expression and its Application to «Song of Myself» // PMLA. V. 73. December 1958. P. 549–555.

Обращение к читателю, оставшееся в черновиках. Цит. по: Waskow H. J. Whitman: Explorations in Form. Chicago; London: The University of Chicago Press, 1966. P. 65.

Выразительна в этом смысле знаменитая третья строка «Песни о себе»: «Every atom belonging to me as good belongs to you». Крошечное «as good» акцентирует условность претензий на собственность и с той и с другой стороны. Любопытно, что в русском переводе («каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит также и тебе») этот оттенок смысла исчезает, общность утверждается как непреложный факт.

Smith Ch. W. Auctions. The Social Construction of Value. New York: Free Press. P. 116–117.

Ibid.

Whitman W. Leaves of Grass: Authoritative Texts, Prefaces, Whitman on His Art, Criticism / Eds H. W. Blodgett and S. Bradley. New York: Norton & Company, Inc. 1973. P. 731.

«Creative Democracy — The Task Before Us» (1939) — эссе Дж. Дьюи. См.: Dewey J. The Later Works, 1925–1953. Carbondale: Southern Illinois University Press, 1988. P. 224–230.

Цит. по: Walt Whitman. The Measure of his Song / Eds J. Perelman and E. Folsom. Duluth, Minnesota: Holy Cow Press, 1998. P. 80. Термин «протоплазма» был введен в научный обиход в 1839 году и, конечно, известен в том числе и Уитмену: простейшее живое вещество, недифференцированное внутренне, представляющее собой «сплошную поверхность», наделенную в любой точке свойствами возбудимости и подвижности. Любопытно, что эти свойства Уитмен упоминает (в «Песне о себе») среди тех «первослов», на которые делает ставку в творчестве: «motion and reflection — true words that never fail, for motion does not fail and reflection does not fail». Качества, полагаемые первичными для всего живого, закладываются им в основу поэтики, заодно с убеждением в том, что простейший аффект и культивированная духовность эмоции, действие рефлекса и изощренная работа рефлексии существуют в едином спектре опыта и суть равнодостойные самопроявления жизни.

Беньямин В. Центральный парк // Беньямин В. Бодлер. М.: Ад Маргинем пресс, 2015. С. 196.

«Стихотворения в прозе» печатались в основном в 1861–1866 годах. Самая крупная из публикаций — два десятка стихотворений, появившиеся в «La Presse» (в «подвале» первой и второй страницы, то есть ровно там, где печатались обычно романы с продолжением) в 1862 году. Посмертное собрание, «Парижский сплин» (1869), включало пятьдесят миниатюр, притом что задумано было около ста.

Baudelaire Ch. Correspondance, 1860–1866. Paris: Gallimard, Bibliothèque de la Pléiade, 1973. V. 2. P. 473.

Об этом подробнее: Stephens S. Baudelaire’s Prose Poems: The Practice and Politics of Irony. Oxford: Oxford University Press, 1999. P. 47.

Baudelaire Ch. Salon de 1845 // Oeuvres complètes. V. 2. P. 405.

См. подробное стилистическое исследование встатье А. Бека: Becq A. Baudelaire et «l’Amour de l’Art»: la dédicace «Aux Bourgeois» du Salon de 1846 // Romantisme. 1977. V. 7. № 17–18. P. 71–78.

Baudelaire Ch. Salon de 1846 // Ouevres complètes. V. 2. P. 418–419.

Ibid. P. 417.

Baudelaire Ch. Salon de 1846 // Ouevres complètes. V. 2. P. 423.

Посвящение Арсену Уссе, предварявшее газетную подборку стихотворений в прозе, в этом контексте можно читать как одно из них, особенно если подозревать в нем ироническое «подводное течение». На присутствие иронии как будто не указывает ничто в тексте, но «играет» контекст. Взять, для примера, аллюзию к «горстке наших друзей». Крайне маловероятно, что Бодлер мог относить месье Уссе к ближайшему дружескому кругу, поскольку видел в нем образцового конъюнктурщика, «художника-буржуа» и как к таковому относился крайне скептически, — хотя не мог от него не зависеть как от издателя. Сама фраза не содержит как будто бы никакого подвоха, но в контексте воспринимается как жест квазидоверительный, рассчитанный на такое же, не вполне доверчивое, двусмысленное прочтение.

В моменты, когда герой, вглядываясь в лицо и глаза другого человека, погружается в сладостную, бессознательно эгоистическую иллюзию эмпатии, как бы видит себя в зеркале другого, вдруг звучит диссонансом голос и напоминая о воображаемости, сочиненности этой зрительской идиллии («Суп», «Глаза бедняков»). Так же нередко смысл речи радикально меняется тем, что читается во взгляде говорящего: так, в «Фальшивой монете» друг-собеседник чудным образом вторит внутренней речи героя, но в зеркале глаз проступает нечто, несовместимое с воображаемым единогласием («Я заглянул ему в глаза и с ужасом убедился, что они блистали неподдельным чистосердечием»), — что тут же выворачивает ситуацию наизнанку.

Здесь также возможна аналогия между поэзией, ищущей себя в новом контексте, и современным ей газетным письмом. У Бальзака в «Утраченных иллюзиях» «падший», разочаровавшийся в романтических гармониях поэт Люсьен де Рюбампре осваивает новое для себя поприще парижского журналиста. Однажды он читает приятелям-газетчикам образчик прозы в новом ключе — для пробы. Такие статейки, комментирует повествователь, «были размером в два столбца и рисовали мелкие подробности парижской жизни, фигуру, тип, бытовое явление или какой-нибудь особенный случай». Опус Жюльена озаглавлен «Парижские прохожие» и «написан в той новой и оригинальной манере, где мысль рождалась из столкновения слов, где бряцание наречий и прилагательных пробуждало внимание». «Ты рожден быть журналистом», — говорит Люсьену по поводу услышанного газетчик Лусто. То же описание сгодилось бы, однако, и для прозопоэтических опусов Бодлера.

Crepet E.-J. Baudelaire: étude biographique. Paris: Éditions Messein, 1907. P. 297.

Отсылка к грандиозному сооружению из металла и стекла, возведенному в Лондоне для первой Всемирной выставки 1851 года, — оно предназначалось для демонстрации научных и промышленных достижений современности. «Скверный стекольщик» опубликован в «La Presse» в 1862 году, в 1864-м в «Записках из подполья» в речи героя «Хрустальный дворец» также фигурирует как символ современной утопии.

Williams W. C. Paterson. New York: New Directions, 1963. Р. 218.

Rosenbaum S. Professing Sincerity: Modern Lyric Poetry, Commercial Culture and the Crisis in Reading. Charlottesville: University of Virginia Press, 2007. P. 27.

«Qu’est сe que l’art pur suivant la conception moderne? C’est créer une magie suggestive contenant à la fois l’objet et le sujet, le monde extérieur à l’artiste et l’artiste lui-même» (Baudelaire Ch. Oeuvres complètes. V. 2. P. 598). У Бодлера очевидно, что магическое действие слова в современной поэзии — иное, чем в сакральном тексте или в тексте романтическом (где средствами символизации поэт пытается досягнуть некоторой сокровенной сущности, претендует на роль нового пророка), — это магия понарошку, без поддержки высших сил.

Stevens W. Collected Poetry and Prose. New York: Library of America, 1997. P. 816.

«Талантливые Реалисты должны были бы называться скорее Иллюзионистами», — писал Г. де Мопассан в 1887 году в предисловии к роману «Пьер и Жан». Мопассан Г. Монт-Ориоль. Пьер и Жан. М.: Знаменитая книга, 1992. С. 233.

Woolf V. Modern Fiction // Woolf V. The Common reader. New York: Harcourt, Brace and World, 1925. Р. 212–213.

Rancière J. Fictions of Time // Rancière and Literature / Eds G. Hellyer, J. Murphet. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2016. P. 25–41.

Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М.; СПб.: Университетская книга, 2000. С. 462.

Различие между реализмом классической литературы и реализмом как продуктом «современности» Ауэрбах раскрывает так: первый опирался на устойчивые «префигурации», соединявшие земную жизнь с вечными духовными смыслами, — второй (называемый также «телесно-тварным») всецело сосредоточен на сфере обыденного, повседневного, заурядного, материального — непрозрачной в смысловом отношении. Описание жизненного казуса-примера уже не иллюстрирует, как в средневековой аллегории, закон жизни, моральный или духовный. У читателя есть ощущение, что частный случай отсылает к чему-то более общему, но вот к чему именно? На этот вопрос нет окончательного ответа, все ответы — неокончательные. См.: Ауэрбах Э. Мимесис. С. 260.

Rancière J. Politics of Literature. Cambridge: Polity, 2011. Р. 40.

С. С. Аверинцев полагал, что вкус к описанию можно считать универсальным «конститутивным критерием» литературной культуры во все времена: «Недаром и в наше время профаны, не посвященные в тайны этой культуры (например, дети и подростки), распознаются по одному безошибочному признаку — они следят только за фабулой (то есть за повествованием) и пропускают описания». Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.: Языки русской культуры, 1996. С. 107.

Примерами могут служить жанры, традиционно и устойчиво ассоциирующиеся с самоутверждением буржуазного среднего класса, — детектив и мелодрама. Детективный сюжет предполагает нарушение закона или правил общежития, за которым после ряда перипетий следует их восстановление и торжество. Детектив выясняет истину, тайный агент успешно противостоит противнику и т. д. Внутрижанровый порядок гарантирован автором, поддерживается всеведущим повествователем (как бы «невидимой рукой») и легко угадывается читателем сквозь изобретательное разнообразие его воплощений. Упорядоченность повествования явным образом отсылает к идее упорядоченности мира, и жест этот, хотя в нем и нет серьезности, весомости, служит одним из источников читательского удовольствия. Мелодраматический сюжет часто связан с противопоставлением индивидуальной свободы общему благу, частного произвола — закону, веления сердца — социальному коду и т. д. Простота и гиперболичность оппозиций, прозрачность языка повествования, относительная скудость деталей в сочетании с сильным сюжетом все работают на одну цель — искореняют неуверенность и сомнение: «на мелодраматической сцене нет места сомнению» (Singer B. Melodrama and Modernity. New York: Columbia University Press, 2001. Р. 135). Это позволяет мелодраме осуществлять свою основную социальную функцию, состоящую в «интеграции и гармонизации общепринятой мудрости и вновь возникающего переживания ценностей и человеческих отношений» (Cawelti J. G. Adventure, Mystery, and Romance. Formula Stories as Art and Popular Culture. Chicago; London: The University of Chicago Press, 1976. Р. 267). Читатель/зритель получает (пусть и в режиме ясно осознаваемой эстетической условности) желанную компенсацию за то смущение хаотичностью, противоречивостью жизни, которое переживает повседневно.

Лукач Г. Рассказ или описание // Литературный критик. 1936. № 8. http://mesotes.narod.ru/lukacs/rasskazopisanie.htm.

В другой статье Лукач прямо связывает эстетизм с буржуазной трудовой этикой, но опять-таки не усматривает в этой сцепке ничего ценного (Лукач Г. Буржуазность и l’art pour l’art: Теодор Шторм // Логос. 2006. № 1. С. 116–137).

Moretti F. The Bourgeois. Р. 75 (курсив автора).

См., например: Johnson M. The Body in the Mind. The Bodily Basis of Meaning, Imagination, and Reason. Chicago: University of Chicago Press, 1987. Примеры образных схем (по М. Джонсону) — притяжение, принуждение, ограниченность и освобождение от ограниченности, равновесие, собирание, слияние, повтор, раскол, контакт и т. д.

О схемах в литературной коммуникации см.: Semino E. Language and World Creation in Poems and Other Texts. London: Longman, 1997.

Процесс формирования социального знания путем проработки схем опыта, отмечают Т. ван Дейк и В. Кинч, оказывается длиннее, однако и эффективнее, чем при передаче знания в режиме индоктринации, поскольку предполагает встречную, глубоко личную реакцию, соучастную адаптацию воспринимающего субъекта и постоянную переоркестровку уже имеющихся социальных моделей знания. Индивидуальное и коллективное не отождествляются, не слепляются воедино, а пребывают в поиске все новых форм взаимоопосредования, то есть в процессе развития. C м. об этом: Ван Дейк Т., Кинч В. Стратегии понимания связного текста // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1988. Вып. 23.

Babuts N. Baudelaire. At the Limits and Beyond. Newark: University of Delaware Press, 1997. P. 22.

Babuts N. The Dynamics of the Metaphoric Field: A Cognitive View of Literature. Newark: University of Delaware Press, 1992; Babuts N. Literature and the Metaphoric Universe in the Mind. New Brunswick: Transaction Publishers, 2015.

Выявление антропограмм, по мысли В. Подороги, предполагает принципиальную переориентацию внимания — с референтивного смысла образного высказывания на перформативный смысл. Например, в романе Достоевского важен не как таковой образ (повторяющийся) закрытой двери, а то, что дверь эта — предмет некоторого отношения — к ней «прилагается», как правило, чье-то подслушивающее ухо. Связка образа-и-отношения реализуется не иначе, как будучи замеченной читающим, то есть предполагает его соучастную вовлеченность. См. об этом: Подорога В. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Т. I. Н. Гоголь, Ф. Достоевский. М.: Культурная революция; Логос, Logos-altera, 2006. А также: Подорога В. Антропограммы: Опыт самокритики. М.: Логос, 2014.

Здесь и далее текст цитируется по изданию: Бальзак О. Гобсек. Шагреневая кожа. Отец Горио. М.: Эксмо, 2007, с указанием страниц в скобках.

Об этом напомнит потом пассаж о «дурацкой моде», которая обязывает мужчин выставлять шляпу напоказ, постоянно держать ее в руке, так что без достойной шляпы нечего думать показаться в гостиной, ни тем более подойти к элегантной даме. Герой, чья шляпа испорчена дождем во время вынужденно пеших перемещений по Парижу, чувствует себя отчаянно неполноценным, и первое, что он сделает, получив деньги за квазимемуары, — купит новую шляпу. Это уже вполне откровенный обмен фамильной чести на предмет социального престижа. Как ценности символические и в то же время стоящие денег они приравниваются друг к другу. Герой и в дальнейшем то и дело воображает недостающей какую-то часть себя или нечто, что могло бы ему принадлежать, как, например, родовое наследство или любовь женщины, при этом ценность — соответственно, и желанность — недостающего всегда относительна и всегда открыта обсуждению.

Например: «Немало покровов было сорвано с нее роковой моей наукой… Один лишь я изучил ее гримасы, снял с ее внутреннего существа ту тонкую оболочку, которой довольствуется свет, меня уже не могли обмануть ее кривлянья; я знал все тайники ее кошачьей души» (239).

Выше уже цитировался пассаж из начала «Отца Горио», где «сам Бальзак» предъявляет читателю собственного романа сходную претензию: быть может, вы открыли книгу в надежде потешить чувства посредством «поэтических вымыслов»? быть может, кто-то из вас, читателей, «закончив чтение, прольет слезу»? — «Так знайте же: эта драма не выдумка и не роман. All is true — она до такой степени правдива, что всякий найдет ее зачатки в своей жизни, а возможно, и в своем сердце» (388). Автор предполагает в читателе способность различать романическую иллюзию и реальность, драму сценическую и драму жизненную, одновременно сближая их до грани почти-неразличимости. Условием соучастия в произведении является серьезная изыскательская работа с собственным опытом — содержанием памяти и воображения.

Пример исследовательской работы с прозой Бальзака, направленной на проявление неявного метафорического потенциала деталей, дает книга Л. Фрапье-Мазур, где рассматриваются сквозные метафоры игры, денег, любви, агрессии, болезни, тела в «Человеческой комедии» — в связи с социальной мифологией, см.: Frappier-Mazur L. L’Expression metaphorique dans la «Comedie Humaine». Paris: Klincksieck, 1976.

У Бальзака утрата иллюзии, как правило, сопровождается формированием новой: ср. сцена в театре в «Утраченных иллюзиях», когда Люсьен, подпав под чары столичного шика, вдруг видит свою провинциальную возлюбленную «в истинном свете»: происходит характерный обмен одной иллюзии на другую, подталкиваемый желанием.

Со слов Эдуарда Урлиака записано Шанфлери, цит. по кн.: Champfleury.Balzac, sa méthode de travail. Paris: A. Patay, 1879. P. 9, 12, 18, 15.

Lyon-Caen J. La lecture et la vie. Les usages du roman au temps de Balzac. Paris: Tallandier, 2006. P. 30–31.

Lyon-Caen J. La lecture et la vie. Les usages du roman au temps de Balzac. Paris: Tallandier, 2006. P. 247, 157, 124, 118, 116.

Ibid. P. 157.

Mounoud-Anglés Ch. Balzac et ses lectrices. L’affaire du courrier des lectrices de Balzac. Auteur/lecteur: l’invention réciproque. Paris: Indigo et Coté-Femmes éditions, 1994. P. 182.

Blümenberg H. Paradigms for a Metaphorology. Ithaca; London: Cornell University Press, 2010 (1960). P. 15.

Мелвилл Г. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: ТОО «Новина», 1996. С. 91. Далее цитаты из «Моби Дика» приводятся в русском переводе по этому изданию с указанием страниц в тексте. Оригинал цитируется по изданию Melville H. Moby Dick, Or, The Whale. Cambridge, MA: Houghton Mifflin Company, 1956.

Рассуждая о «Робинзоне Крузо» (1719), этом прародителе всех «буржуазных романов», опубликованном ровно за сто лет до рождения Мелвилла, Ф. Моретти указывает на выразительное переплетение приключенческого и «экономического» пластов повествования (соответственно, морского и островного, авантюрного и обращенного к размеренной трудовой «прозе жизни»), в котором запечатлелась «непримиренная диалектика самого буржуазного человеческого типа». Moretti F. The Bourgeois. P. 34. Аргументируя этот тезис, Моретти ссылается на мысль В. Зомбарта о том, что «в душе всякого полноценного буржуа живут две души: душа предпринимателя и душа респектабельного обывателя»: первая жадна до авантюр, вторая рассудительна и экономна (Sombart W. The Quintessence of Capitalism. London: T. Fisher Unwin Ltd., 1915. P. 202). Из предлагаемого ниже анализа очевидно, что и к роману Мелвилла эта логика применима в высшей степени.

Локк Дж. Сочинения. Т. 1. С. 153.

Там же. С. 155.

Там же. С. 196.

Там же. С. 94.

Локк Дж. Сочинения. Т. 1. С. 93.

Там же. С. 92.

Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике // Сочинения: В 6 т. Т. 4. Ч. I. М.: Мысль, 1965. С. 184.

Начиная с П. де Мана. См. его статью «Эпистемология метафоры» в: Man P. de. The Epistemology of Metaphor Author(s) // Critical Inquiry. 1978. Autumn. Vol. 5. № 1. Special Issue on Metaphor. P. 13–30.

Caruth С. Empirical Truths and Critical Fictions. Locke, Wordsworth, Kant, Freud. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1991. P. 19.

Странное слово, не имеющее точного значения, но обладающее сильным коннотативным потенциалом: скорее всего, оно образовано путем соединения слов squishy (влажный, мягкий) и itchy (раздраженный, зудящий).

Кита, по словам Измаила, невозможно по-настоящему увидеть: «единственный способ получить хотя бы приблизительное представление о его живом облике — это самому отправиться на китобойный промысел» (272); убив кита, приблизив к себе и обратив в удобный объект разглядывания, мы теряем из виду ту самую грозную силу «животрепещущего движения», которой нас влечет к себе и завораживает издалека.

Ср.: разбираемый пассаж в оригинале: «Such unaccountable masses of shades and shadows, that at first you almost thought some ambitious young artist, in the time of the New England hags, had endeavored to delineate chaos bewitched. But by dint of much and earnest contemplation, and oft repeated ponderings, and especially by throwing open the little window towards the back of the entry, you at last come to the conclusion that such an idea, however wild, might not be altogether unwarranted. But what most puzzled and confounded you was a long, limber, portentous, black mass of something hovering in the centre of the picture over three blue, dim, perpendicular lines floating in a nameless yeast…» Melville H. Moby Dick, Or, The Whale. P. 30.

«…По временам вас осеняет блестящая, но, увы, обманчивая идея. — Это штормовая ночь на Черном море. — Противоестественная борьба четырех стихий. — Ураган над вересковой пустошью. — Гиперборейская зима. — Начало ледохода на реке Времени…» (32).

В соответствующем, неформально-панибратском стиле выдержано, кстати, все повествование Измаила, так что и читатель, символически, присоединен к сообществу «толкующих».

Уже дочитав роман до конца, мы понимаем, что в картине, предъявленной у порога повествования, предвосхищалась его финальная, кульминационная сцена: в ней некто (мы не знаем кто и только уже из эпилога узнаем, что это был выброшенный из шлюпки рассказчик Измаил) наблюдает, как гибнет корабль «Пекод», внезапно атакованный преследуемым Моби Диком.

«Человек без сильных чувств и необоримых привязанностей», «современный человек, исполненный интереса к самому себе» (self-interested modern man) — так характеризует Измаила С. Рушди. Rushdie S. Is Nothing Sacred. Р. 423.

Выразительно то, что монумент — полый, бронзовое литье «содержит» в себе пустоту — ср., в одной из сцен (глава XXXVI «На шканцах»), когда Ахав стучит себя кулаком в грудь, второму помощнику Стаббу слышится гулкое эхо: звук «получается сильный, но какой-то полый» (176).

Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика, 1993. С. 32.

Все, что повествователю и, соответственно, читателю известно о капитане, происходит из досужих слухов и пересудов в кубрике — фамильярных («наш старый Могол») или критичных, простодушных или проницательных, экспрессивных, часто невнятных, хотя и по-своему убедительных, а в итоге ничего по-настоящему не объясняющих. То же касается и ситуаций, в которых Ахав непосредственно действует, например «из ничего» создает новый компас взамен разрушенного грозой. При этом упоминается раболепное удивление впечатленных «пассами» матросов, но также и то, что Старбек «глядит в сторону», а что он при этом думает и что думают два другие помощника, Стабб и Фласк, «разделявшие, по всей видимости, в какой-то мере его мысли» (500), остается неизвестным. Силою этих недоговоренностей сцена обретает острую двусмысленность — и так выстроен почти любой эпизод с участием Ахава: читатель вынужден вставать то на одну точку зрения, то на другую. Множество смысловых возможностей соприсутствуют, образуя колеблющуюся «взвесь» — повествование как будто не знает, какую форму принять.

«Что это? Бархатная акулья кожа? — воскликнул мальчик, глядя на ладонь Ахава и щупая ее пальцами. — …По-моему, сэр, это похоже на леер, за который могут держаться слабые души». Внутренняя речь Ахава передается фразой: «…Я горд, что сжимаю твою черную ладонь, [малыш,] больше, чем если бы мне пришлось пожимать руку императора!» (504–505).

Выражая (в личном письме) энтузиастическую благодарность собрату Готорну за необыкновенно точное читательское проникновение в «Моби Дика», Мелвилл использует яркие телесные образы: «твое сердце билось в моей груди (your heart beat in my ribs), а мое — в твоей… Откуда ты явился, Готорн? По какому праву ты пьешь из кубка моей жизни? А когда я подношу его к собственным губам — глядь, то твои губы, а не мои». The Letters of Herman Melville edited by M. R. Davis and W. H. Gilman. New Haven: Yale University Press, 1960. P. 142.

The Letters of Herman Melville. P. 96.

«Кто читает или слушает сосредоточенно и с пониманием, обращает мало внимания на письменные знаки или на звуки, он обращает внимание на идеи, которые они в нем вызывают». Локк Дж. Сочинения. Т. 1. С. 195.

На всем протяжении главы слова «мелкий» (shallow) и «глубокий» (profound, deep) играют буквальными и переносными смыслами. Гипотеза о том, что китовый фонтан есть «один пар» (is nothing but mist), также выстраивается на основе каламбура: слово mist перекликается с использованным в начале главы «самодельным» глаголом mistify в значении «орошать», а тот маскируется под куда более распространенный mystify — вводить в недоумение, отсылающий к mystery — загадка и тем самым к тематической доминанте главы: тайне фонтана — mystery of the spout.

Intuition этимологически происходит от лат. tueri — смотреть, наблюдать.

«Открытая взорам поверхность туши живого кашалота» тоже покрыта сложным рисунком: под тончайшим прозрачным желатиновым слоем проступает густая штриховка, подобная той, «что мы видим на первоклассных итальянских штриховых гравюрах» (308), а под ней проступают очертания, похожие на иероглифы. Таким образом кит открыт созерцанию и чтению — как картина и книга.

Melville H.Correspondence. P. 100.

Machor J. L. Reading Fiction in Antebellum America. Informed Response and Reception Histories, 1820–1865. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 2011. P. 157.

Proust M. À propos du «style» de Flaubert // La Nouvelle Revue Française. 1920 T. XIV. P. 82.

Луизе Коле от 4 сентября 1852 года. VII, 398. Французский текст писем цит. по изд.: Flaubert G. Correspondance. 3 vols / Ed. de Jean Bruneau. Paris: Gallimard, 1973, 1980. II, 151.

Луи Буйле от 4 сентября 1850 года. VII, 289. Фр. текст: I, 679.

Альфреду Ле Пуатвену, сентябрь 1845 года. VII, 124. Фр. текст: I, 252.

Луизе Коле от 31 марта 1853 года. VII, 452. Фр. текст: II, 292.

См., например, письмо м-ль Леруайе де Шантепи от 18 марта 1857 года. Фр. текст: VIII, 36.

Vargas Llosa M. La orgía perpetua. Flaubert y «Madame Bovary». Madrid: Ediciones de la Universidad de Alcalá de Henares, 1995. P. 114. Перевод Н. К. Новиковой.

Здесь и далее текст романа цитируется в переводе Н. Любимова с указанием страниц по изданию: Флобер Г. Избранные сочинения. Т. 1. М.: Дружба народов, 1994.

Луизе Коле от 21–22 августа 1846 года. Фр. текст: I, 307–308.

«Пробывание» в коллеже здесь — предвосхищение и аналог последующей жизни, которую Шарль Бовари тоже «пробыл», никак в ней не отметившись, разве что в роли слепо любящего и обманываемого мужа, — «точно лошадь, которая ходит с завязанными глазами по кругу, сама не зная — зачем» (39).

Речь в этом случае сохраняет эмоциональность, экспрессивность «устного говорения», но не предлагает дословного воспроизведения личного высказывания. В лингвистике начало исследованиям этого феномена положил ученик Соссюра Ш. Балли в 1912 году. Классическим исследованием этого приема в литературе XIX века считается книга Р. Паскаля: Pascal R. The Dual Voice: Free Indirect Speech and Its Functioning in the Nineteenth-Century European Novel. Manchester: Manchester University Press, 1977.

Специальные исследования позволяют предположить, что тонкая дифференциация «голосов» или перспектив восприятия во флоберовских текстах возникала лишь постепенно, по ходу работы над романом. «В черновиках его произведений все персонажи кажутся слепленными из одного теста, они плохо дифференцированы и в равной степени освещены авторской симпатией. В дальнейшем вся правка имеет целью придать каждому персонажу специфичность и жесткость, отделить персонажа от автора, чем гарантируется объективность повествования. Шарль становится более глупым, Эмма более легкомысленной, Леон более безвольным; чтобы отстранить их от себя, Флобер как будто силится возненавидеть и подавить их, лишить их всякого оправдания; впрочем, выходит это у него плохо». Richard J.-P. Stendhal et Flaubert. Littérature et sensation. Paris: Seuil, 1970. P. 174–175. Цит. в переводе С. Зенкина: Зенкин С. Работы по французской литературе. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1999. С. 37.

La Capra D. Madame Bovary on Trial. Ithaca; New York: Cornell University Press, 1982.

Луизе Коле от 27 марта 1853 года. VII, 443. Фр. текст: II, 283.

Полная бессознательность тех актов воображения, что «творятся» с Шарлем на почве любовного влечения, не отменяет, кстати, их созидательной силы: в сущности, это же он «творит» героиню романа на пару с господином Флобером. Усмотрев в ничем для других не примечательной девице Руо единственность и неповторимость, Шарль производит ее в «госпожи Бовари»; то, что Эмма оказывается «госпожой Бовари» номер два или три, конечно, компрометирует этот «творческий акт», пафос заведомо съедается иронией — но в мире Флобера иронией не сдобрен только ложный пафос.

Пруст М. Добавление к заметкам о Бодлере // Против Сент-Бева. М.: ЧеРо, 1999. С. 121–122.

Луизе Коле от 27 марта 1853 года. VII, 444. Фр. текст: II, 284.

М-ль Летроуайе де Шантепи от 15 июня 1859 года. Фр. текст: III, 26.

Луи Буйле от 5 октября 1856 года. Фр. текст: VIII, 24.

Луизе Коле от 1 февраля 1852 года. VII. Фр. текст: II, 42 (датировано 31 января).

Луизе Коле от 26 августа 1853 года. VII, 546. Фр. текст: II, 417.

Луизе Коле от 26 августа 1853 года. VII, 546. Фр. текст: II, 417.

Луизе Коле от 9 декабря 1852 года. VII, 424. Фр. текст: II, 204.

Пруст М. Добавление к заметкам. С. 120–123.

Луизе Коле от 25 июня 1853 года. Курсив Флобера. VII, 507. Фр. текст: II, 362.

Fried M. Flaubert’s «gueuloir»: On Madame Bovary and Salambô. New Haven: Yale University Press, 2012. P. 93.

Жорж Санд от 3 апреля 1876 года. VIII, 454. Фр. текст: Oeuvres complètes de Gustave Flaubert. Tome 15: Correspondance 1871–1877. Paris: Club de l’Honnête Homme, 1975. P. 446.

Vargas Llosa M. La orgia perpetua. С. 22–23. Перевод Н. К. Новиковой.

Почему популярны романы Дюма? — спрашивает Флобер в письме Л. Коле. В них входишь с легкостью, сюжет увлекателен и стойко подпитывает интерес во время чтения. «Но потом, когда книга закрыта, в вас не остается никакого впечатления, все протекло насквозь как чистая водичка, и можно вернуться к делам. Прелестно!» Луизе Коле от 20 июня 1853 года. Курсив Флобера. Фр. текст: II, 358.

Бодлер Ш. Госпожа Бовари // Бодлер Ш. Проза. Харьков: Фолио, 2001. С. 321–332. В переводе Л. Цывьяна последняя важная мысль отсутствует. В переводе мы читаем: «затея невозможная, держу пари, совершенно невозможная, как всякое произведение искусства». В оригинале: «Dès lors, Madame Bovary — une gageure, une vraie gageure, un pari, comme toutes les oeuvres d’art — était créée». Baudelaire Ch. Madame Bovary par Gustave Flaubert // Critique littéraire et musicale / Ed. Cl. Pichois. Paris: Armand Colin, 1961. P. 229.

Адекватного переложения простых на вид строчек Дикинсон нет пока на русском языке, и их пришлось привести в оригинале. Сама же мысль, выраженная в хрестоматийном четверостишье, за полтораста лет не стала менее актуальной. Это мысль о необходимости искать альтернативные оптики познания в ситуации «Emergency», то есть «напряженности», «ненадежности», «крайних обстоятельств», — именно так, под знаком перманентного катастрофизма склонна описывать себя «современность», включая и варианты с приставками «пост» или «гипер». Это также мысль о том, что позиция экспериментатора — вглядывание в живую ткань на предметном стекле микроскопа — предпочтительнее, сравнительно с доверчивым послушанием самоуверенным «Джентльменам» (авторитетности больших нарративов, как сказали бы мы сегодня).

Цит. по: Garratt P. Victorian Empiricism. Self, Knowledge, and Reality in Ruskin, Bain, Lewes, Spencer and George Eliot. Madison: Fairleigh Dickinson University Press, 2010. P. 43.

Здесь и далее роман цитируется в переводе И. Гуровой и Е. Коротковой по изд.: Элиот Дж. Мидлмарч. М.: Иностранка, 2016. С. 28.

Эту подспудную, невооруженным взглядом не воспринимаемую подвижность жизни повествователь резюмирует так: «Одни спускались чуть ниже, другие взбирались на ступеньку повыше, люди с простонародным выговором богатели, высокомерные джентльмены выставляли свои кандидатуры от промышленных городов; кого-то подхватывали политические течения, кого-то — церковные, и вдруг, к собственному удивлению, они оказывались рядом; немногие же знатные особы или семьи, которые стояли среди этих смещений, точно несокрушимые скалы, тем не менее вопреки своей незыблемости мало-помалу получали какие-то новые черты, претерпевая двойное изменение — и в собственных глазах и в глазах тех, кто на них смотрел» (96).

Eliot G. Middlemarch. London: Wordsworth Classics, 2000. P. 732.

Цит. по: Andrews M. Charles Dickens and His Performing Selves. Dickens and the Public Readings. Oxford; London: Oxford University Press, 2006. P. 20.

Eliot G. Scenes of Clerical Life (1859). Harmondsworth: Penguin, 1998. P. 17.

Как подметил Роберт Бойль, основатель современной химии, метафорические уподобления и иного рода аналогии «оказывают воображению почти такую же услугу, как микроскоп — глазу: ведь точно так же, как этот инструмент позволяет нам отчетливо видеть разные весьма мелкие вещи, которые наш невооруженный глаз не способен как следует различить… точно так же и умело подобранное и хорошо примененное сравнение весьма помогает воображению, иллюстрируя трудноразличимые предметы и представляя их с помощью предметов гораздо более знакомых и легких для восприятия». Цит. по: История понятий, история дискурса, история метафор / Ред. Х. Э. Бёдекер. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 241.

«…she was no longer wrestling with her grief, but could sit down with it as a lasting companion and make it a sharer in her thoughts… She said to her own irremediable grief, that it should make her more helpful, instead of driving her back from effort…» Eliot G. Middlemarch. P. 647–648.

В оригинале использованы эпитеты, подчеркивающие бессознательность, органическую непроизвольность, — «involuntary, palpitating».

«Our husband» опущено в русском переводе из соображений гладкости, так что получается «нормальная» обобщенно-безличная сентенция: «И тогда муж, если любит жену, верит ей, а жена не только не пришла ему на помощь, но стала проклятием…» (774).

Это может быть, к примеру, «естественное» представление о том, что для понимания человеческих отношений вполне достаточно одной точки зрения. Вот характерный ход-оговорка: «Как-то утром через несколько недель после ее возвращения в Лоуик Доротея… но почему всегда только Доротея? Неужели ее взгляд на этот брак должен быть единственно верным?» (277).

См. об этом подробнее в статье: Пирусская Т. Сплетня как механизм авторефлексии в романах Достоевского «Бесы» и Джордж Элиот «Мидлмарч» // Вопросы литературы. 2015. № 2. С. 193–216.

Ср.: «Всякую истинную историю можно изложить в виде аллегории, заменив мартышку на маркграфа и наоборот», поэтому «все рассказанное (и пока еще не рассказанное) здесь о людях низкого происхождения можно облагородить, признав это аллегорией, так, чтобы читатель мог спокойно считать дурные привычки и их скверные последствия всего лишь фигурально неблагородными и ощущать себя в обществе знатных людей. Таким образом, пока я рассказываю правду о деревенских увальнях, моему читателю совершенно не обязательно изгонять лордов из своих мыслей, а ничтожные суммы, недостойные внимания высокопоставленных банкротов, можно возвести до уровня крупных коммерческих сделок с помощью ничего не стоящего добавления нескольких нулей» (376).

Eliot G. Adam Bede. London: The Elecbook company, 1998. P. 232.

Ср. оригинал: «She was seldom taken by surprise in this way, her marvelous quickness of observing a certain order of signs generally preparing her to expect such outward events as she had an interest in». Eliot G. Middlemarch. P. 38 (курсив мой. — Т.В.).

Опущена присутствующая в оригинале «вежливая» оговорка: мол, о присутствующих говорить не пристало, поэтому приведем в пример отсутствующую в данный момент мисс Винси (person now absent).

Ср., например, рассуждения Уилла Ладислава о природе понимания искусства — как процесса творчества, а не как совокупности артефактов: оно полнее всего достигается через любительское сотворчество, отнюдь не через педантизм многознания. К сожалению, эта ценная мысль начисто утрачена в русском переводе. В оригинале фраза выглядит так: «There is something in daubing a little oneself, and having an idea of the process» (172). Переводчик принял глагол to daub (малевать, калякать) за глагол to doubt (сомневаться), и в результате мы читаем: «Иной раз полезно усомниться немного в себе и постараться понять сущность процесса творчества» (209).

Rushdie S. Is Nothing Sacred? P. 427.

Чем больше раскручивался маховик рынка, тем более в него втягивались количественно обширные, теперь уже небуржуазные слои (пролетариев, бывших крестьян) и тем более он заполнялся товаром, предполагающим быстрое потребление без посредующего усилия — просто с целью заполнить пустоту-скуку вновь образовавшегося «свободного» времени. Это снижало уровень сложности текста и уровень требовательности к адресату, вело к торжеству китча и в итоге оказалось чревато концом социальности (по Бодрийяру) и рефеодализацией (по Хабермасу).

«Schematic images of social order», см.: Geertz C. The Interpretation of Cultures. New York: Basic Books, 1973. Р. 218.

«Язык, исполненный страсти… который действует посредством читателей» — это определение литературы, предложенное в 1990-х годах Дж. Х. Миллером, подходит и к идеологии, см.: Miller J. H. On Literature. London; New York: Routledge, 2002. P. 214.

Rancière J., Guenoun S., Kavanagh J. H. Jacques Ranciere: Literature, Politics, Aesthetics: Approaches to Democratic Disagreement // Substance. 2000. № 29 (2). Р. 7.

During S. Against Democracy. Literary Experience in the Era of Emancipation. New York: Fordham University Press, 2012. P. 18.