Возможно, что и Храм окажется обнаружен, несмотря на его необнаруживаемость и абсолютную маскировку, про такой вариант мне следует помнить.
Так, о будущем в глобальном смысле этого слова я подумал, теперь пора заняться делами насущными.
Поезд уже остановился на станции Адлер, через час мы расстанемся с соседом, поэтому я решаюсь и обращаюсь к нему, продолжающему лежать на нижней полке и постанывать:
— Вадим Всеволодович, ложитесь на живот, сейчас я вас вылечу.
Уверенность в моем взгляде и голосе передалась и мужчине, он не стал спорить и, кряхтя и постанывая, перевернулся на живот.
— Штаны снимать? — эта фраза немного развеселила меня, и я ответил, сдерживая смешок, — Штаны снимать, как раз, необязательно.
— А что делать? — молчать мой больной не может совсем, привык за время занимания высокой должности к тому, что его внимательно и почтительно слушают подчиненные.
— Лежите, молчите и ждите излечения, — отвечаю я, достав артефакт и начиная перекачивать ману в него, потом вожу вдоль поясницы, над позвоночником и почками, сливаю в лечение не так и много, всего пять процентов и прекращаю процедуру.
— Теперь полежите полчаса, так и собираться будете, — выдаю я новую команду и сажусь к окну.
В молчании мы едем пятнадцать минут, пока сосед не пробует сесть, не смотря на мой укоризненный взгляд. Лицо у него уже начало меняться, одутловатость уменьшилась, зато вопросы накопились. Впрочем, я не отвечаю на них, просто смотрю в окно, как убегают столбы и горы.
— Да у меня еще и спина прошла, болела последние пять лет! — замечает исцеленный и я напоминаю ему, что через пять минут его станция и он, наконец, замолкает и начинает собираться, дотошно и обстоятельно, так, как и живет по жизни.
Но, видно, что вопросы так же бродят в его голове и после того, как Вадим Всеволодович собирает вещи, он, снова, начинает засыпать меня ими.
— Предлагаю вам, в знак благодарности, помолчать, — отвечаю я ему напоследок, и мы едем молча до Гагры, где он оставляет меня одного в купе, отвлекаясь на багаж и вытаскивая с молодецкой удалью, внезапно ставшего здоровым человека, свои многочисленные чемоданы на перрон. И, вскоре, я вижу, как он стоит на перроне и смотрит на стекло купе, где остался я один и на лице у него разрываются две мысли — ехать в санаторий или плюнуть на путевку и стать пророком при мне.
Но состав трогается и в последний момент он, вроде, дергается в сторону закрытых уже дверей, но цепляется за один из чемоданов и остается стоять, только лицо становится обиженным, как у ребенка, у которого забрали из рук чудо.