Арка — это элемент римской архитектуры. Рафаэль жил в Риме, он видел эти арки, но дело не в этом. Дело в том, что арка есть образ объединения, согласия, гармонии, единения. Для него арка — это знак его внутреннего примирения, соединения.
Рафаэль никогда не был нелюбим и не находился в забвении, но особенно сильно его значение выросло в XIX веке. Для XIX века Рафаэль был буквально один из самых важных художников. Это век душевно неспокойный, расколотый и находящийся в состоянии тяжелой внутренней борьбы. Этот век писал на своих знаменах Рафаэля всякий раз, когда хотел утвердить идею художника Возрождения. Например, Рафаэль имел большое влияние на французскую академию. Великий французский художник Жан-Огюст-Доминик Энгр, ученик Жака-Луи Давида, буквально молился на Рафаэля и подражал ему, в его гениальной картине «Источник» видится такая тоска по совершенству рафаэлевских форм…
Были в XIX веке художники, что называли себя назарейцами. Они были в основном художниками немецкими и австрийскими, и во главе их стоял Фридрих Овербек. Так вот он буквально повторил фреску Рафаэля в Станце делла Сеньятура «Диспут о таинстве причастия». И, если их сравнить, то становится понятно, что ничего Фридрих Овербек не повторил — он дышал другим воздухом, мыслил и чувствовал по-другому. В числе художников, примыкавших к назарейцам, был и наш Александр Иванов — безусловно гениальный художник, но самая большая его картина «Явление Христа народу» всегда вызывала и вызывает в России очень большие споры. С одной стороны — это грандиозная картина, а с другой — в ней есть нечто, что дает пищу для дискуссии. Сам Иванов был человеком ратующим за возвращение к идеалам прошлого, высокого нравственного преображения душ, высокого духовного преобразования. Он считал, что человечество может быть преобразовано только через сознание, а не через социальные изменения. Он нес это людям и посвятил этому свою картину. И что же? На этой картине есть зрители, но нет основного героя. Он написал огромное количество этюдов, огромное количество эскизов, он создавал их через римские копии и оригиналы, он искал их на улицах, он населял свое огромное полотно, прежде всего, реагирующей толпой. Но тот, кто нес эту идею, пропал. Он не несет ни энергии, ни сил — его просто не видно. Вместо того, чтобы сначала создать сценографическое пространство с главным действующим героем, распределить все пространственное содержание картины и уже потом населять его героями, как это сделал бы Рафаэль, он все сделал наоборот.
К тому моменту были утрачены все приемы философско-монументального построения пространства. Последователи Рафаэля и других великих художников Италии цеплялись за форму и за их огромный этический опыт — такое невероятное гуманистическое целое и не учитывали того, какой художественной школе они принадлежат. Поэтому у них большие живописные композиции проваливаются у всех без исключения. Их интересовала драматургия и эмоции и не интересовало то пространство, внутри которого происходило действо.