12 лучших художников Возрождения (Волкова) - страница 65
«Сикстинская мадонна» — это уход в очень высокую тему Богоматери, несущей миру младенца. А тут даже отброс не в античность, а в какую-то ренессансную жадную, ненасытную жизненную силу, которая была в людях того времени. Ведь в людях античности ее не было, они проецировали мир по-другому. Это разрыв гармонического мира, гармонической системы, она разбилась на две части. Он рухнул, перестал существовать…
Когда историк искусства Борис Виппер пишет о том, что Высокое Возрождение кончается в 1520 году, то он просто дает дату смерти Рафаэля. Он, конечно, идеально ставит точку в этой хронологии самого ренессансного исторического пространства. В тот момент, когда мир Рафаэля лопнул, разорвался на две части, когда эти кони разнесли душу бессмертного на две совершенно разные системы, это его и разорвало. Это смерть изнутри, а не по каким-то вульгарным или бытовым причинам.
Шлейф Рафаэля огромен. Об этом можно говорить бесконечно много, но я хочу в финале немножко сказать о том, что существует такая максима, очень широко распространенная. Максима Достоевского. Кто только ее не повторяет. Она уже написана повсюду, даже на всех рекламных щитах. Все говорят только одно: «Красота спасет мир». Мне кажется, в настоящий момент эта фраза абсолютно пуста, потому что никто не знает и не понимает, о какой красоте идет речь и о чем идет речь. Но для Федора Михайловича это была максима. И она была, несомненно, связана с произведением Рафаэля «Сикстинская мадонна». Она была его любимой картиной. И вот осенью 1879 года графиня Толстая (вдова поэта Алексея Толстого) через дрезденских знакомых нашла фотографию этого шедевра Рафаэля в натуральную величину и презентовала ее писателю. Радости Федора Михайловича не было границ, и с той поры «Сикстинская мадонна» всегда висела в его кабинете. Жена Достоевского Анна Григорьевна потом вспоминала:
«Каково же было удивление и восторг Федора Михайловича, когда глазам его представилась столь любимая им Мадонна! „Где ты могла ее найти, Аня?“ — спросил Федор Михайлович, полагая, что я ее купила. Когда же я объяснила, что это подарок графини Толстой, то Федор Михайлович был тронут до глубины души ее сердечным вниманием и в тот же день поехал благодарить ее. Сколько раз в последний год жизни Федора Михайловича я заставала его стоящим перед этою великою картиною в таком глубоком умилении, что он не слышал, как я вошла, и, чтоб не нарушать его молитвенного настроения, я тихонько уходила из кабинета. Понятна моя сердечная признательность графине Толстой за то, что она своим подарком дала возможность моему мужу вынести пред ликом Мадонны несколько восторженных и глубоко прочувствованных впечатлений!»