голоса из зала.
Волкова: Нет. А почему? Это и есть остановка времени. Это и есть метафорика, так же, как и Олимпиада. Это и есть остановка времени. Священное перемирие заключается? История выключается? Все выключается и начинается абсолютное время Олимпиады. Как написал отец Павел Флоренский: «Пир, Олимпиада — это вырезка». Это его слова «вырезка из времени». Выпадение из времени. Приходят они на Пир — бедные, несчастные. Господи, ему бы на базаре козу продать, а он на Пир должен идти. И тут начинается мистерия ритуала! Его моют, его умащивают, он надевает венок, торжественный гиматий. Он возлежит.
Вы знаете, как назывался обыкновенный греческий дом? Триклиниум. Потому что для Пира ложе ставилось в форме клина. Одно клине-ложе, потом еще одно и получалась буква «П». Вот это триклиниум. Вот триклиниум и означает Пир. Пир — это пять-семь человек. Только на спартанском Пиру, когда собиралась спартанская фаланга было пятнадцать человек. И они совершенно гениально описывают эти спартанские Пиры и Пиры отеческие. Не государственные, а философские. Они все время должны были тренироваться для этого. Олимпиады.
В то время жил Алкивиад — этот страшный тип, которому в Греции прощали то, что никому и никогда в жизни не прощалось. Необыкновенный красавец. Сумасшедшей красоты. Просто чистый Бог, любимый ученик Сократа — философ, воин, чудовищный сукин сын, по существу — предатель. Его любили, несмотря на то, что он был мерзавец. Он предал всех — Сократа, свои Афины. Что-то невероятное. Предал всех и бежал в Лаконию, к спартанцам. Биографы замечательно описали как спартанцы сразу пригласили его на Пир — на фалангу, где находились не три, пять или семь человек, а пятнадцать и плюс тамада — ведущий Пира. Хочу сказать, что по мнению Канта, идеальным количеством для пирующих или идеальным количество для диалога являлось не более семи человек.
Говорят, что спартанцы были очень строгие. Ничего подобного! Они надевали праздничные туники — и это спартанские мужчины, жившие в такой олигархической, военной, аристократической республике. У них же не было демократии — у них была военно-аристократическая олигархия. Красили себе лица, завивали волосы, подкрашивались, подводились и возлежали. И Алкивиад, и без того безумной красоты, тоже подмазался. И когда он появился на Пиру и улегся — те, прямо рты поразевали. А как я вам говорила — все греки пили гадость. Почему? Потому что они не умели хранить вино. Они ничего не умели. Оно у них быстро скисало, даже если они его в подпол клали. Это вам не египтяне, которые имели холодильники. Когда открывают гробницы и видят эти холодильники — все ахают. Вот эти фаянсовые холодильники, из которых вакуумом выкачивали воздух, заливали воском и — пожалуйста: тысячу лет лежи или десятки тысяч лет. Открыл, поел, закрыл. Как хорошо, да? Я же вам говорила, они были идеальные мастера консервной промышленности. А греки ничего не умели. Ели кое-как, когда угодно, как угодно. Хочешь поесть — поешь, не хочешь — нет. На Пиру не кушали. Разве это место, где едят? Это место, где разговаривают. Это место, где говорят о главном. Это тренировочный зал, где тренируют мозги и души. Так они же боялись этих Пиров пуще всего. Они должны были мобилизоваться, потому что нельзя отказаться принять участие в обсуждении: «В какую Олимпиаду, кто, за сколько минут добежал»? Он должен все помнить, да еще Гомера процитировать. Это, как минимум. А то и свои стишки сочинить тут же, по ходу дела. Никто же не знает, что ему будет предложено.