Не менее важное значение имела «гуманизация этики», сформулированная Кантом в «Критике практического разума». Заключалась она, можно сказать, в возвращении свободы как основного атрибута человека. Человек не детерминируется полностью внешним миром ни в своем познании мира, ни в своем поведении. Конечно же, человек – часть природы и подчиняется ее законам, но его нельзя свести только к этому, ибо он одновременно является существом свободным, которое за свои действия несет моральную ответственность. Иначе говоря, знание о человеке, которое является знанием чисто естественно-научным, по определению, не полное, поскольку не в состоянии объяснить деятельность человека как морального субъекта, принадлежащего царству свободы, а не естественной необходимости. Более того, когда Кант говорит о человеческой природе, он имеет в виду моральное призвание человека, а не те или иные его физические черты или их производные. Из изучения естественной природы человека не вытекают никакие существенные выводы для познания его поведения.
Человек у Канта разделен на homo phaenomenon и homo noumenon, только первый из которых может трактоваться как часть природы, подчиненной закону причинности, второй же как бы располагается над природой. Мы имеем здесь дело с зачатками мысли о необходимости отличия естественных наук от гуманитарных, мысли, которая – не без влияния со стороны работ Канта и его учеников – сделает блестящую карьеру через сто лет, в частности в социологии[331]. В новой этике Канта заложены предпосылки позиции, которую Парсонс называл волюнтаристской теорией действия.
Это была этика крайне индивидуалистическая. Чтобы поступать нравственно, человеческой личности не нужна – по крайней мере, на первый взгляд – никакая общественная база. Каждому человеку дан разум, в частности, как способность доэкспериментального распознания добра и зла. Нравственные поучения дает нам наш внутренний категорический императив: следует поступать так, чтобы то, что мы делаем, могло стать нормой для всех остальных людей. Поступая иначе, чем они, личность может иметь моральный резон и имеет как право, так и обязанность защищать его. Человек обречен на противоречие между обязанностями, предписанными разумом, и давлением эмпирического мира, в котором он живет и который нередко подталкивает к поведению, противоречащему этой обязанности. Но не это давление больше всего интересует Канта. Он занимается, как и Руссо, человеком, абстрагированным или, иначе, освобожденным из эмпирического мира, который может и должен совершать свободный нравственный выбор. Только этот выбор решает, что он будет делать. В этой области понятие необходимости – природной ли или общественной – не имеет и не может иметь применения.