Елизавета Корнеева была действующим академиком РАН, директором НИИ, членом множества советов, комитетов в ученых сообществах мира. Она была известной, страшно авторитетной, состоятельной и властной. Она верила только своим решениям, все, кто был с нею связан, верили только ее решениям. И никому рядом с ней не приходило в голову, что можно действовать без Елизаветы.
Она любила сына деспотичной любовью, не оставляя за ним права на самостоятельные поступки. Но он разочаровал мать женитьбой на пустой и ограниченной бабе. А внучку Елизавета любила иначе. Ради Эммы она отказалась бы от многого, если бы понадобилось. Или взвалила бы на себя еще в сотни раз большую нагрузку. Она понимала, что снять с Эммы материальные и финансовые трудности — это самая малость. Там такая сложная душа, такие обнаженные нервы, такой глубокий интеллект с уходом в пропасть тоски по гармонии… Там детская восприимчивость и взрослые фобии. И никакой свободы в мыслях и поступках.
Елизавета винила себя. Тут и гадать нечего: в ореоле ее авторитарности гасли куда более сильные личности, чем Эмма. И она искала научно выверенные способы разбудить в Эмме деятеля, бунтаря. Разбудить в ней непредсказуемую и чувственную женщину, способную получать удовольствие от того, что она такой родилась. Вот такой. С прелестным личиком куклы и крупным, устойчивым телом любовницы, жены, матери.
Но Эмма девушка на двадцать шестом году жизни.
— Бабушка, — отбивается она, — ты почти убедила меня, что это увечность. Но что ты предлагаешь? Отдаваться любому, кто сделает неприличное предложение?
— Пока ты будешь считать все естественное неприличным, тебе никто никаких предложений не сделает, — непримиримо говорила бабушка. — Надо все знать. В том числе от чего отказываешься.
— Ну, вот сегодня я получила по имейлу четыре приглашения на свидания. Что ты посоветуешь? Я толком не знаю ни одного из них.
— Разумеется, пойти на все четыре. Разведи по времени. И посмотри на них по очереди.
— А если они предложат постель?
— Да… — не очень уверенно, но упрямо произнесла бабушка.
— Я обожаю тебя за непристойность, бабушка. Как-нибудь наберусь духу и спрошу, что было у тебя на любовном фронте в моем возрасте.
— Наберись, дорогая. Это яркие и взрывоопасные воспоминания. Тот аспект жизни, когда не стоит ограничивать себя ни в качестве, ни в количестве. Зарядка бодрости надолго.
— Вот, оказывается, главное условие карьеры большого ученого и академика!
— Тебе кажется, что ты шутишь. Но в уникальном случае это так. Ты не сомневаешься в том, что я — уникальный случай?