Или вот Каменев, на допросе 23–24 июля: «Вынужден признать, что… Зиновьев сообщил мне о намечавшихся решениях центра троцкистско-зиновьевского блока о подготовке террористических актов против Сталина и Кирова. При этом он мне заявил, что на этом решении категорически настаивают представители троцкистов в центре блока — Смирнов, Мрачковский и Тер-Ваганян, что у них имеется прямая директива по этому поводу от Троцкого и что они требуют практического перехода к этому мероприятию в осуществление тех начал, которые были положены в основу блока… Я к этому решению присоединился, так как целиком его разделял».
А вот Исаак Рейнгольд «признавал» еще 9 июля: «С Каменевым я встречался во второй половине 1933 года, а также в 1934 году, у него на квартире в Карманницком переулке в Москве… Каменев неоднократно цитировал Троцкого о том, что «все дело в верхушке и что поэтому надо снять верхушку». Каменев доказывал необходимость террористической борьбы, и прежде всего убийство Сталина, указывая, что этот путь есть единственный для прихода к власти. Помню особенно его циничное заявление о том, что «головы отличаются тем, что они не отрастают«…Каменев предлагал готовить боевиков-террористов».
«Правда» писала 15 августа: «Смрадом бандитского подполья дышит на нас дело Троцкого — Зиновьева — Каменева. Гадина подползает к тому, что для нас дороже всего».
Эту самую «гадину» теперь поминать будут часто.
Процесс по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» начался в Москве 19 августа 1936 года. Каменева в первый раз на суде допрашивали 20-го. Он во всем признавался.
Государственный обвинитель Андрей Вышинский патетически уточнял, обращаясь к нему: «Как оценить ваши статьи и заявления, которые вы писали в 1933 году и в которых выражали преданность партии? Обман?
Каменев: Нет, хуже обмана.
Вышинский: Вероломство?
Каменев: Хуже!
Вышинский: Хуже обмана; хуже вероломства — найдите это слово. Измена?
Каменев: Вы его нашли!»
Припомнил Вышинский Каменеву и его предисловие к собранию сочинений Макиавелли. «Вы, Каменев, перенесли эти правила Макиавелли и развили их до величайшей беспринципности и безнравственности, модернизировали и усовершенствовали их, — заявил он. — И хотя Макиавелли перед ними щенок и деревенщина, до все же он был их духовным наставником. Вы из «макиавеллизма» и азефовщины сделали для себя источник вашей деятельности и ваших преступлений».
Некоторые недоумевали: уж слишком фантастическими казались признания подсудимых. «Подробности преступлений почти невероятны, и еще невероятней готовность, с которой все обвиняемые во всем признаются, — записывал в дневнике драматург Александр Гладков. — Более 10 лет борьбы со Сталиным, и вдруг за месяц-полтора тюрьмы и допросов — полная капитуляция… Это более чем странно. Но, тем не менее, факт налицо — они во всем признаются… И в убийстве Кирова, и в подготовке других террористических актов, и в прочем… Признания обвиняемых поразительны, хотя психологически и непонятны…» Но об этих сомнениях громко старались не говорить. Страну накрыла показательная волна ненависти. Расстрела и уничтожения «гадины» «единодушно» требовали военные, колхозники, передовики, пионеры, врачи, работники культуры…