Ковш все время напоминал Ермолину о слове, данном великому князю: вырубить из камня фигуры для украшения Фроловских ворот. И надобно было поспешать с работой, а дело, как на грех, не двигалось с места. Все, что пробовал, получалось не так, как хотелось. Днями совсем в отчаяние впадал. Даже руки опускались.
В один из таких дней велел Ермолин жене убрать ковш куда-нибудь подальше, в кладовку. И почудилось, что сразу же стало легче и покойнее на душе. А вскорости и вовсе перестал Василий Дмитриевич думать о княжеском подарке. Не до него было. Каждый день ходил теперь Ермолин поочередно во все московские церкви. В иных, отстояв службу, не задерживался пи минуты. Другие же посещал и два и три раза — будто что-то искал Василий Дмитриевич в московских церквах.
Так оно и было на самом деле. Смотрел на иконы с изображением святого Георгия на коне, а искал своего Георгия.
Рассказать о том, как появилось на свет произведение искусства, почти невозможно. Нельзя указать точно дни, часы и минуты, когда что задумано и когда что выполнено. Ходит человек по городу, занимается десятками повседневных дел, смотрит вокруг, что-то примечает, что-то запоминает. И постепенно из обрывков фраз, из отдельных запомнившихся жестов. из клочков воспоминаний складывается очень нужный образ, который предстоит воплотить в красках, звуках, словах, в дереве или камне. Но вот наступает тот день, когда, отбросив все маловажные дела, отключившись от всего окружающего, человек начинает творить. Так, вероятно, случилось и с Василием Дмитриевичем, когда однажды с утра пораньше он направился в угол двора, к большому сараю, где уже заблаговременно были сложены в углу толстенные чурбаки липы.
Накануне Василий Дмитриевич засиделся допоздна в гостях у монетчика великого князя итальянца Джованни, или, как его называли в Москве, Ивана Фрязина. Зашел к нему Василий Дмитриевич по малозначимому делу — написал он по-гречески письмо знакомому купцу в Крым и захотел проверить, не ошибся ли. Итальянец письмо прочитал и ошибок не нашел. А потом достал фляжку иноземного вина, и начался разговор. Сначала о последних слухах, потом о родине Фрязина. Уже под самый конец итальянец показал Ермолину еще не законченный новый штамп для монет великого князя. И вот тут-то Василий Дмитриевич вдруг заметил висевшее на стене изображение Георгия на коне. Победа Георгия уже предрешена. Отважный воин вонзил копье в раскрытую пасть змия и готов скакать дальше, навстречу новым битвам, новым подвигам…
Тщетно упрашивал Василий Дмитриевич подарить или обменять эту иноземную икону. Фрязин наотрез отказался.