Отстав на сутки от торжественно выступающего войска, тащился обоз с ранеными. Усталые мужики тянули под уздцы невзрачных крестьянских лошаденок. Мужикам было не до веселья. То тут, то там слышались беспрерывные стоны и вскрики: телеги на ухабах здорово потряхивало. И кто-то бесконечно тянул на одной ноте: «Пи-ить! Пи-ить!..»
Позади обоза, позади густого облака желтой пыли, висевшего над дорогой на много верст, медленно ехала одинокая повозка. На охапках сена, на пуховых перинах, укрытый жарким тулупом, лежал больной Фиораванти. Вокруг телеги ехали верхами сын Андрей, пушечный мастер Яков, ученики его Иван и Басюк да еще три молодых парня из пушечного обоза. Их прислал государь: заболел сам начальник всей московской артиллерии.
У больного был жар. Он метался, пытаясь сбросить тяжелый тулуп и выкрикивая слова команд, точно продолжал руководить боем: «Наводи… Все разом… Уксусу не жалей… Остужай, остужай пушки… Уберите жаровни… Душно… Почему не убирают жаровни…»
На короткое время Аристотель впадал в забытье. Тогда телегу останавливали, чтобы не потревожить сон больного.
Андрей решил на ночлег не вставать. Торопился в Москву. Может, там врач-соотечественник облегчит страдания отца. Так и продолжали ехать в темноте, послав вперед одного пушкаря с факелом. К рассвету Аристотелю стало немного лучше. Они уже подъезжали к Москве, когда Фиораванти приподнялся и слабым голосом попросил переодеть его. Тщетно убеждал его Андрей немного потерпеть, доказывая, что скоро, совсем скоро приедут домой. Аристотель настойчиво просил чистую рубаху. Старик возница остановил лошадей и, обернувшись к Андрею, сурово пробасил:
— Готовится батя. Уважить надо…
С помощью пушкаря Якова больного поспешно переодели. Теперь он лежал успокоенный, только изредка перебирая по рубахе правой рукой. Будто хотел снять с нее что-то.
Поднялось солнце. Оно осветило уже видневшийся вдали белокаменный Успенский собор. Огромной сияющей глыбой возвышался он на кремлевском холме над всей Москвой, над окрестными деревнями и селами.
Аристотель вдруг попросил приподнять его. Он посмотрел на собор, на солнце. Потом вдруг откинулся на бок. Андрей наклонился к нему и услышал тихий шепот:
— Болонья… Кремль… Солари…
Потом Аристотель тяжело захрипел, дернулся и затих навсегда.
Старый возница снял шапку. Пушкарь Яков уронил голову на шею лошади. Его широкие плечи мелко-мелко тряслись…
Через несколько часов въехали в Москву. Андрей приказал вознице ехать вкруговую, мимо Пушечной избы, мимо недавно начатых Тайницких ворот, мимо Успенского собора в Кремле.