Пушкин… был родовой москвич. Нет сомнения, что первым зародышем дарования своего, кроме благодати свыше, обязан он был окружающей его атмосфере, благоприятно проникнутой тогдашней московской жизнию. Отец его Сергей Львович был в приятельских сношениях с Карамзиным и Дмитриевым и сам, по тогдашнему обычаю, получил если не ученое, то, по крайней мере, литературное образование. Дядя Александра, Василий Львович, сам был поэт или, пожалуй, любезный стихотворец, и по тогдашним немудрым, но не менее того признанным требованиям был стихотворцем на счету. Вся обстановка должна была благотворно действовать на отрока. Зоркие глаза могли предвидеть «В отважном мальчике грядущего поэта» (Дмитриев).
В таком кругу развивались детские впечатления Александра Сергеевича Пушкина, и немудрено, что девятилетнему мальчику захотелось попробовать себя в искусстве подражания и сделаться автором…
Любимым его упражнением сначала было импровизировать маленькие комедии и самому разыгрывать их перед сестрою, которая в этом случае составляла всю публику и произносила свой суд. Однажды как-то она освистала его пьеску «Похититель». Он не обиделся и сам на себя написал эпиграмму:
Dis moi, pourquoi l’Escamoteur
Est il sifflé par le parterre?
Hêlas! c’est que le pauvre auteur
L’escamota de Moliére.
(Скажи, за что «Похититель» освистан партером? Увы! За то, что бедняга сочинитель похитил его у Мольера.)
В то же время пробовал сочинять басни, а потом, уже лет десяти от роду, начитавшись порядочно, особенно «Генриады» Вольтера, написал целую поэму, песнях в шести, под названием «Толиада», которой героем был карла царя-тунеядца Дагоберта, а содержанием война между карлами и карлицами…
В этом семействе перебывал легион иностранных гувернеров и гувернанток. Из них выбираю несносного, капризного самодура Русло да достойного его преемника Шеделя, в руках которых находилось обучение детей всем почти наукам. Из них Русло нанес оскорбление юному своему питомцу Александру Сергеевичу, расхохотавшись ему в глаза, когда ребенок написал стихотворную шутку. Русло довел Пушкина до слез, осмеяв безжалостно всякое слово этого четверостишия, и, имея сам претензию писать стихи не хуже Корнелия и Расина, рассудил, мало того, пожаловаться еще неумолимой Надежде Осиповне, обвиняя ребенка в лености и праздности. Разумеется, в глазах Надежды Осиповны дитя оказалось виноватым, а самодур правым, и она наказала сына, а самодуру за педагогический талант прибавила жалования. Оскорбленный ребенок разорвал и бросил в печку стихи свои, а Русло возненавидел со всем пылом своей африканской крови.