Блюз черных дыр и другие мелодии космоса (Левин) - страница 115

Если вы попросите участников научного сообщества быть с вами предельно честными и, закрыв глаза, представить себе того человека, которого бы они позвали на помощь в случае поломки интерферометра, то они произнесут только одно имя – “Рана”. Да, они зажмуриваются и произносят это имя, как заклинание. Вас не должно смущать его лирическое и индуистское звучание: Рана Адхикари вырос во Флориде, и его отец работает инженером в НАСА. Рана помнит, как в шестом классе стоял на школьном дворе и, глядя ввысь вместе с другими детьми, наблюдал за гибелью космического челнока “Челленджер”: голубой купол неба озарила яркая вспышка, и на землю посыпались обломки корабля. Их учитель плакал, когда дети, смущенные непонятным явлением, вернулись к играм.

Я не могу отвести взгляд от Раны. Джейми говорит: “Это своего рода знаменитость”. Частично присущая ему харизма объясняется его внешней индифферентностью. Однако назвать Рану апатичным было бы неверно, хотя он действительно иногда слушает других людей с нескрываемым равнодушием, что можно ошибочно истолковать как апатию. А еще он время от времени с легкой насмешкой комментирует чью-то реплику. Голос его при этом звучит ровно, тон остается спокойным, так что вам может показаться, что он согласен с собеседником. Но потом до вас постепенно доходит смысл его ответа, и вы понимаете, что Рана тонко издевается. Готова побиться об заклад, что когда Рана отчитывает своих подчиненных, его голос звучит так же мелодично и услаждает слух, а критика совсем не кажется ядовитой – он словно бы сожалеет о том, что ему приходится делать.

Кажущаяся апатия Раны – это, скорее, безразличие к тому, как к нему относятся окружающие. Обладатель высокой самооценки, он не стремится вам понравиться. Мне трудно представить, что такой уровень самоуверенности вообще возможен, но впечатление Рана производит неизгладимое. (Когда он, не догадываясь о моем присутствии, начал одну из своих историй со слов “Моя подруга Жанна.”, у меня сразу резко улучшилось настроение.) В общем, думаю, в старости – сейчас ему около тридцати лет – Рана будет казаться образцом благоразумия, а его язвительные высказывания станут выслушивать с благодарностью, относясь к ним как к перлам истинной мудрости.

Рана умеет заговорить установку, укротить интерферометр с его огромным числом каналов информации, посредством которых машина рассказывает о себе. Когда я спрашиваю его, согласен ли он со своей репутацией заклинателя, то он кивает, подтверждая, что у него есть подход к физическому прибору. Рана серьезно, не хвастаясь, объясняет, что запоминает все, что может запомнить о каждой из систем, и потому умеет взвешивать все варианты – хотя, разумеется, он мог бы просто сесть за рабочий стол или компьютер, взять бумагу и ручку и посвятить несколько часов расчетам. Но на это часто нет времени, вот он и представляет себе, как именно будет работать то или иное, и потом говорит “да” или “нет” – в смысле, заработает это или нет. Правда, иногда талант его покидает, и Рана переживает по этому поводу, но сейчас, когда полным ходом идет установка усовершенствованного детектора LIGO, он чувствует, что эта способность к нему вернулась. Даже руководитель научного сообщества LIGO, Габриэла Гонсалес, говорит: “Машина работает намного лучше, когда Рана просто находится рядом”.