где хоть и сказано, что законы физики не запрещают существование мощных источников, но также подчеркивается, что астрофизика считает гравитационные волны куда более тихими. По амплитуде они близки к нынешней цели детектора LIGO: характерный сигнал – около одной миллиардной доли триллионной части длины плеча интерферометра.)
Рон спроектировал установку во время одиннадцатичасового перелета между Глазго и Калифорнией. Испещрив страницы блокнотов подробными чертежами, он придумал несколько изящных трюков, реализованных затем Стэном Уиткомбом в Калтехе и его шотландским “дублером” Джимом Хафом в Глазго. Пока Рон отсутствовал, Стэн двигал проект вперед в Калтехе, а Джим – в Шотландии. Рон признает, что, наверное, обеим его группам приходилось нелегко.
Интерферометры оказались более шумными, чем ожидалось, и для решения проблемы отыскали несколько оригинальных путей, среди которых были и сейсмоизоляция, и стабилизация параметров работы лазера. В идеале одна установка должна была “опережать” вторую, чтобы как можно лучше использовать научно-исследовательские разработки, устранять выявленные на другой модели недостатки и оптимальным образом распределять нагрузку между странами. Однако установки оказались почти идентичными, разве что Глазго чуть-чуть опережал Калтех по времени.
Когда пятилетний контракт истек, Калифорнийский технологический институт и Национальный научный фонд захотели получить гарантии того, что проект будет успешно завершен. Рону было предложено сделать окончательный выбор между Глазго и Калифорнийским технологическим. Однако его все и так вполне устраивало, а недовольного ропота в обоих научных центрах он не замечал. Рона радовали длительные перелеты, во время которых он имел возможность спокойно поработать над очередным эскизом для чертежников Калтеха.
Он должен был решить, что ему предпочесть: перспективы Калифорнийского технологического института или привычный комфорт Глазго. Шотландия манила своей приятной дружелюбной атмосферой, культурой, которую он понимал лучше, чем американскую, присутствием готовых к сотрудничеству коллег. Рон чувствовал, что ученые и даже студенты в Калтехе не слишком нацелены на совместную работу, не любят трудиться в команде и склонны конкурировать друг с другом.
“Я только потом понял, что это – самое обычное дело. Люди часто не хотят работать вместе и стремятся к независимости. Тут-то и коренится главное отличие, а я так долго этого не осознавал. Думаю, потому у меня и возникло в будущем столько сложностей.” Когда в 1997 году Ширли Коэн брала у Рона Древера интервью, она попыталась поддеть его: “Но, Рон, с другой стороны, разве вы, придя в проект, хотели делиться с кем-то своей властью?” На что Рон ответил: “Нет, не хотел”. Тогда Ширли Коэн продолжила: “Выходит, вы хотя бы в какой-то степени должны понимать людей, которые желают быть независимыми”. И Рон осторожно согласился: “Что ж, может, и так”. Но у меня не создалось впечатления, что он говорил это искренне. По его мнению, проблема заключалась в недостатках американской культуры общения; в подтверждение своей мысли он привел в пример характерные для Глазго дружелюбие и готовность к сотрудничеству. (Впрочем, если судить по рассказам шотландских коллег Рона, в Глазго все складывалось далеко не так благополучно. Его описывают как жесткого, предпочитающего поддерживать соревновательность и даже склонного к диктаторству руководителя.)