Я поднялся наверх. Кроме младшей дочери Толстого Александры Львовны, Ольги Константиновны с детьми, Сухотиных и Булыгиных, там находился еще один из друзей Льва Николаевича – Павел Александрович Буланже. Позже пришла Софья Андреевна.
О Л.Н. все думали, что он переутомился. Оказывается, вчера он почти целый день работал над сборником «На каждый день». Сегодня утром он против обыкновения спал долго, что уже служило плохим признаком. Затем, встретив в столовой своих внучат, мальчика и девочку, детей Андрея Львовича Толстого, живших в Ясной Поляне, он не узнал мальчика.
– Люля, кто такой Люля?
– Люля, твой внучек, сын Андрюши.
– А… Но как он изменился, как он изменился!.. Я всё перезабыл, всё перезабыл.
Потом он слег в постель.
Булыгин-отец – кажется, по зову Л.Н., – входил к нему в комнату. Когда он вернулся, Софья Андреевна спросила его:
– Ну, что? О чем же вы говорили?
– Да всё о Боге, о смерти, о том, как непрочно земное существование и что духовное не умирает, – ответил растроганный Булыгин.
Потом между ним, Сухотиным и Буланже завязалась шумная беседа. Сухотин, бывший член 1-й Государственной Думы, очень остроумный человек, рассказывал о своих думских впечатлениях и изображал в лицах Муромцева, Аладьина и других снискавших известность парламентариев. Я разговаривал с Татьяной Львовной. Сергей Булыгин ушел дать корму своей лошади.
Вдруг возвращается только что вышедшая Александра Львовна и говорит, что меня зовет Л.Н. Я пошел к нему, в дальнюю угловую комнату, служившую спальней. Буланже указывал дорогу.
Толстой лежал в постели, в белой рубашке, под одеялом; подушки были приподняты, у изголовья на столике горела лампа.
– Здравствуйте, садитесь! – сказал он и показал на кресло, стоявшее около.
– Как здоровье, Лев Николаевич?
– Ничего.
– Вы, должно быть, переутомились, Лев Николаевич? Вы так много работаете.
– Нет, это не переутомление, просто, старик я уже… Вы у меня вчера были? Или нет? Кажется, были… Да, как же, как же! Я очень рад вас видеть, всегда рад вас видеть. У меня друзья все с буквы Б: Булгаков, Булыгин, Буланже…
– Бирюков, – напомнил я.
– Да, да…
– Чертков…
– Да, и Черткову нужно было бы с буквы Б начинаться, – произнес он, улыбаясь.
Я рассказал, что в одном из последних номеров газеты читал шутливую пародию на произведение одного критика Чехова: критик этот утверждал, что в жизни Чехова играла большую роль буква К, и при этом приводил слова, в которых эта буква отсутствовала.
Л.Н. при упоминании о Чехове повторил то, что он говорил мне вчера.
– Мы вчера ведь имели с вами разговор об этом? – припомнил он.