Планета свалок. Путешествия по многомиллиардной мусорной индустрии (Минтер) - страница 37

Перед отправкой в Европу Леонард передал бизнес в руки семьи. Через две недели они продали его за $5 тысяч. По воспоминаниям Леонарда, одно оборудование стоило там $25 тысяч. Но ничего было не поделать. Во время войны он зарабатывал $52 в неделю, часть из которых отправлял домой в помощь матери. С войны он вернулся в 1944 году, привезя с собой камни в почках и оптимизм. «Мне благоволила самая сверхъестественная удача, какая только может благоволить человеку», – говорит он мне со слабой улыбкой.

Тут не поспоришь. Послевоенная американская экономика начала возрождаться, и если и жил в Детройте человек, который умел делать деньги из выбрасываемых отходов, то это был Леонард Фриц.


Компания Фрица Huron Valley Steel Corporation в итоге соединила его удачу и крупнейший поток отходов в истории мира – лом американских автомобилей. Но до этого момента еще оставалось два десятка лет. А тогда Леонард проводил дни, извлекая прибыль из того, что сталелитейные заводы выкидывали в отвалы. К концу 1950-х годов на него работали 127 человек, которые раскапывали свалки, как он говорит, «по всей стране».

Это была тяжелая работа, но она позволяла мелкому предпринимателю Леонарду Фрицу конкурировать с некоторыми из крупнейших горнорудных предприятий мира. В конце концов, оба бизнеса – и добыча железной руды, и добыча вторсырья на свалках – обслуживали одни и те же сталелитейные заводы. Однако рыться в отвалах дешевле, чем работать в шахтах. Вот почему мелкая сошка вроде Леонарда может попасть сюда и начать бизнес по поставке сырья. К концу 1950-х годов размах уже позволял ему выплавлять железо в собственных печах.

Глава 3

Мед, Ячмень

Первое, что нужно сделать, когда вы утром открываете небольшую американскую базу-свалку металлолома, – открыть сейф и сосчитать деньги. Если вы не забирали их с собой домой, конечно. В 1980-х и 1990-х, когда я был подростком и выпускником колледжа, мы предпочитали оставлять их в сейфе на нашей семейной базе в Миннеаполисе. Причин было две: во-первых, возить три тысячи баксов в бардачке машины – не самая лучшая идея (хотя мой отец часто так делал); во-вторых, всегда есть вероятность, что первый же посетитель заявится с товаром на несколько тысяч долларов. Если нам не хватало наличных – а так случалось частенько – кто-то всегда мог сбегать в банк, открывавшийся в девять утра.

По крайней мере, мне помнится именно так.

В летние месяцы к отцу и бабушке за приемной стойкой присоединялась моя младшая сестрица Эми, считавшая деньги. После колледжа там бывал и я. Но большую часть времени с 6:30 утра с деньгами в кассе разбирались отец и бабушка – невысокий пузатый мужчина с венчиком волос на макушке, считавший крупные купюры, и 45-килограммовая тростинка с бледно-голубыми глазами, занимавшаяся мелочью. Однако звонок телефона неизбежно разрывал эту связку «мать – сын», отец оставлял работу бабушке, а сам отправлялся говорить по телефону в свой офис в соседнем помещении.