— Вам бы побриться.
— Всегда говорил ей запирать чёртовы двери, я мог бы для этого кого-нибудь нанять так вы думаете? Как почитаешь чёртовы газеты сколько же деньжищ у нес было так вы думаете? И так там и стоял, заполняя проем, пока непримечательная серая машина не свернула с холма, сбил прислоненную к лестнице метлу и поднял, так там и стоял и смотрел на верх лестницы, и наконец уронил метлу обратно на пол и поднялся, через коридор туда, где на кровати, на полу всё ещё лежали вразброс шарфы, свитеры, бумажки, сами ящики из комода, как он их нашёл, и манильская папка, где он её нашёл на кровати, разложенной на страницах с почерком, который он знал не более чем по хлеб, лук, молоко, курица? здесь в целых абзацах и вычеркиваниях, восклицаниях на полях, скрупулезных вставках, её язык прослеживал тонкую вену, набухшую на изгибе поблескивающего подъема к лиловатой головке в её сжатой руке, растягивая каплю тонкой нитью, прежде чем ввести в себя, стремясь ему навстречу до самого конца, стоял там онемело и наконец аккуратно вернул в папку, и потом наклонился поднять свои ботинки и поторопился из комнаты, по коридору, пока тот же онемелый вид не встретил его в зеркале над раковиной, с болтавшимися в руке найденными там белыми завитками, словно он не знал, что с ними делать, пока не включил воду на полную и не подставил голову под кран, наконец вышел бритым, в порезах и без рубашки, когда глаз зацепило движение не сильнее трепета крыла за стеклом у подножия лестницы, кто-то на цыпочках, вглядывался, и тогда он спустился.
— Чего? Она была ему едва ли по пояс, стояла в дверях сплошная робость, и он наклонился, — Слушай девочка не знаю я куда она делась, видишь там деда с метлой? Это он у нас присматривает за чёрными собачками с красными ногтями, какого дьявола ему ещё делать вот иди и его спрашивай… и он следил за её нерешительными шагами на дорогу, окликнул вслед — и его чёртового кота это тоже касается… прежде чем закрыть дверь с бормотанием — Ну и чёртова холодина тут… выкручивая термостат по дороге к открытому на столе в столовой чемодану, где достал рубашку, где стоял, приходя в себя, вчера вечером, или позавчера, или это ещё могли быть сумерки, цеплялся там за равновесие у кресла, когда выкрикнул её имя, стоя здесь с одышкой, словно в воздухе всё ещё висели те возглас и возмущение, натянул рубашку, теперь на коленях на кухонном полу с мокрой тряпкой снова оттирал аморфный периметр меловой линии но ради чего рука выбросилась к раковине, когда зазвонил телефон.
— Адольф? ты? Пытался до тебя дозвониться где тебя черти носят… Ладно, слушай. Чёртов Госдеп доставил его обратно вместе с Тикеллом требует перед возвращением тела три тысячи долларов с чем-то за перевозку, займись ими и скажи что если тела не будет к похоронам в Мичигане в пятницу то Граймс возьмёт их за жопу. Теперь та декларация траста, ты уже нашёл копию? Что… Слушай одна у меня есть, прямо передо мной копия и у меня есть копия завещания единственный чёртов вопрос когда из-за задержки тела его половина перейдёт в её наследственный фонд, ты… Он же был первый нет? Что ты… Слушай чёрт подери Адольф возьми себе в башку, теперь ты работаешь на меня и мне чёрт подери плевать что ты там думаешь, не справляешься я поговорю со Слотко, и это… какого чёрта ты мне говоришь о претензии её матери, она там с дядей Уильямом в доме престарелых за тысячу в день который твой чёртов врачебный синдикат Орсини Киссинджер и иже с ними устроили в Лонгвью эта старуха овощ, какого… Нет а что тогда, читай мне вслух… Он хлестнул рукой избавиться от мухи, приземлившейся на костяшку, свернул к раковине и наклонился к колену туда, где по нему шлёпнул — стоп, что? Что значит доллар… Муха замешкалась на углу стола, взлетела в быстром вираже и затем зигзагом промаршировала по