Она отодвинула пропитавшуюся молоком кучку и поднесла чистую салфетку к лицу, — Эди? Мне просто так хочется с тобой встретиться вот бы ты могла приехать в гости, здесь всё так, такой прекрасный день такой приятный и тёплый для осени и все листья жёлтые, зелёные и жёлтые под солнцем и есть одно, одно красное дерево у реки которое, которое просто… О я надеюсь Эди надеюсь, с твоей стороны очень мило позвонить но это же тебе влетит в копеечку, нам лучше… Эди? до свидания…
Она села, глядя на пятнышко крови на пальце, пока к окну не привлекли крики с улицы, мальчишки (почему-то это всегда мальчишки) тащились внизу вверх по склону холма на порывах наглых ругательств, развернувших её в коридор, по лестнице, перевести дыхание в алькове с окном. На углу напротив старик из дома выше по улице согнулся намести листья в совок, выпрямился поднять совок перед собой, словно подношение, каждое движение, каждый шаркающий шаг тревожно метился к открытой мусорной корзине, где он опустошил совок с церемониальной бережностью, поставил метлу, словно епископский посох, в вертикальное положение для своей устойчивости, отер сухой лоб, поправил очки и поднял лысый взгляд к веткам, желтоцветным от ещё не павших благословений. Она бросилась бегом на кухню. Трубка в одной руке, вторая ворошила страницы справочника, пока не остановилась и не набрала. — Да алло? Я звоню насчёт, у вас есть рейсы в Монтего-Бей?.. Да ну день я ещё точно не знаю но, в смысле просто хотела узнать стоимость… Что? А, наверное туда-обратно, да. В смысле обязательно обратно, как иначе…
С террасы, куда она вышла спустя несколько минут, открывалось, как солнце ещё обнимало желтеющие высоты клёна внизу на спуске лужайки к штакетнику, грозящему обвалиться под летним изобилием дикого винограда, уже влажно-жёлтого, в коричневых точках, зелёных венах, налитого, что тянулся в нижних пределах листвы будто руками к бесплодным мучениям дикой вишни с ветками вывернутыми, искорёженными и иссушенными, как и бородавчатый ствол, на одной красовались капы размером с человеческую голову, кисты с кулак, неуклюжий древесный Лаокоон, чьи листья, где он их показывал, были пронизаны разводами ни жёлтыми, ни нежёлтыми, чьи сучья уже стали носителями чуть бледнеющего жёлтым древогубца, пятилистного плюща в его багряной спешке прочь. Она подняла взгляд на крик сойки, на чистоту её голубой дуги вдоль ограды и потом обратно на жаворонковую овсянку, клеста, серого сорокопута, желтоногого улита, порхающих по страницам раскрытой на коленях книги о птицах, пока здесь, в ветках тута над ней, не двигалось ничего, кроме бессмысленного прыжка белки на крышу дома, и она откинулась, пёстрое лицо голо поднялось к ушедшему уже даже с вершины клена солнцу, столь резко ушедшему за гору даже без облачка в знак утраты на открытых обозрению обрывках неба, оставляя по себе лишь пробравший с головы до пят холод, отправивший её туда, откуда она пришла.