Слова призыва намертво въелись мне в память. Я быстро произнес их, смутно сознавая, что мир вокруг меня все быстрее сжимается и погружается во тьму.
— Бога мертвых почтил я совою и пауком… Я взываю к тебе… С четвертого уровня загробного мира я призываю тебя… Приди.
С последним словом я закрыл глаза, зная, что сделал все возможное. Рядом с собой я ощущал присутствие бога, Его давящей силы. Но я был слишком слаб и не мог встать.
Поднявшийся ветер донес до меня далекие погребальные плачи. Воздух стал холодным, как бывает рано утром, в животе образовалась такая знакомая пустота. Я почти обрадовался ей.
«Акатль, — раздавшийся у меня в голове голос походил на стенания мертвых. — Я пришел».
Я все-таки смог открыть глаза и увидел, как Обсидиановый Вихрь сражается с Тескатлипокой. Двумя сцепившимися черными ураганами они скользили по комнате. Обсидиан с отвратительным треском бился об обсидиан.
Я снова подполз к Сеяшочитль, не обращая внимания на боль. За мной тянулся кровавый след, пересекаясь сам с собой.
Сеяшочитль лежала на прежнем месте. Я положил ей на грудь дрожащую руку и ощутил слабое биение сердца. Она все так же смотрела в потолок. Губы дрогнули, выталкивая мое имя:
— Акатль…
— Побереги себя, — прошептал я, чувствуя себя таким же обессиленным, как и она.
— Этого… не… достаточно.
Обсидиановый Вихрь и Тескатлипока продолжали обмениваться ударами. Тело бога перешло грань, но Он все равно оставался богом. Обсидиановый Вихрь не мог убить бога, и я чувствовал, что Он слабеет. Недостаточно. Проклятие, этого недостаточно. И что делать?
Сеяшочитль по-прежнему не смотрела на меня.
— Мы… Акатль… Мы… поддерживаем…
Мы. Человеческая кровь. Ну, крови тут хватает. Я подавил истерический смешок.
Мысленно я обратился к Обсидиановому Вихрю, как Он сам обратился ко мне при появлении: «Тебе понадобится кровь».
Он кружил вокруг Тескатлипоки, время от времени пронзая тени клинком.
«И ты дашь мне крови, Акатль?»
«Да».
«Мне нужна не только кровь, — ответил Вихрь, едва увернувшись от удара когтем. — Мне нужен ты. Твое доверие».
«Я доверяю тебе».
«Нет. Это всего лишь слова. Ты доверяешь мне, Акатль?»
«Я…»
Я снова вспомнил Паяшина, его мертвое тело.
«Ты убиваешь без причины».
«По необходимости. Или ты хочешь, чтобы по миру бродили боги и чудовища?»
«Нет, — мысленно закричал я. — Ты…»
«Я делаю то, для чего был создан», — сказал Вихрь.
Он убил Паяшина. Он…
Нет. Вину надо было делить на двоих. Если бы я лучше обучил Паяшина, он не стал бы так безрассудно подвергать себя опасности. Он понимал бы, что делает. Я тоже был виноват в его смерти, и эта вина долгие годы грызла меня изнутри, заставив отвернуться от мира мертвых. Так больше продолжаться не могло. Я больше не мог жить под грузом вины и ненависти.