— Ты что, оглохла? Забава телится!..
Подхватилась Надежда — ведро с водой опрокинула.
— Ох ты, никудышная, — корила она себя, спеша к проходу, — она уж давно меня зовет, а я — как оглашенная…
Мокрого, скользкого теленочка доярки осторожно положили на солому, и Забава принялась его облизывать.
— Ну вот, — облегченно вздохнула Надежда и повернулась к Марине, — а ты говорила — к слезам… Неверная, выходит, твоя примета.
— Может, и неверная, — согласилась та. — Не я ее выдумала. А ты с радости словно бы не в себе. Поглядела бы — бычок или телочка?
— Телочка, телочка, — засмеялась Надежда, — кормилица…
Стали думать, как назвать новорожденную.
— Лысуня, — предложила Надежда.
— Иди ты со своей Лысуней, — сказала Марина. — Надо что-нибудь посовременней. Фантазия, например, или Акселератка.
Подошел скотник Никита.
— Ишь, какая красавица. Рекордсменкой будет. В Москву вместе поедем. На выставку.
— Понравилось, — подмигнула товаркам Марина, — в одной клетке с быком сидеть. И чтоб тебя люди разглядывали.
— А что? Интересно! — засмеялся Никита. — Они нас разглядывают, а мы их. Кого я только там не перевидел! И белых, и черных, и желтеньких. Как яичко на пасху. А уж одеты! Не то, что вы — каждый день все в тех же халатах. Тьфу, смотреть на вас и то муторно!
— А то ты красавец! Да твой бык и то красивше тебя!
Надежда не слушала их перебранку, торопилась управиться с дойкой.
«Вот нескладеха, — запоздало корила она себя, — не взяла с собой Катьку. Она бы мне скоренько помогла. Да и теленочка хотела поглядеть. А теперь обидится: дескать, нарочно спать заставила…»
Мысли ее были суетливые, перескакивали с одного на другое, а руки тем временем делали свое дело: закрепляли соски, включали аппараты, сливали молоко в бидоны. Молока было много, и Никита, видя, что Надежда не справляется, подошел к ней:
— Давай подмогну, а то надорвешься, мужик любить перестанет.
— У тебя одно на уме. Седина в бороду, бес в ребро…
— Гляди, Надежда, пока ты с коровами возишься, как бы твой Иван к молодой не переметнулся.
— По себе судишь, Никита? — обожгла его взглядом Надежда.
— А хошь бы и по себе! Я тебе так скажу: как нашему брату за сорок перевалило, дюже мы охочи до молодого тела…
И он облапил проходившую мимо Марину. Та, недолго думая, хрястнула его кулаком:
— Думаешь, раз меня мужик бросил, то и лапать можно? Я тебя как лапну, что и лапалки отобью.
— Ничего, — потер скулу Никита, — зато пенсию хорошую назначат.
— Это за что ж тебе пенсию?
— А как же? На рабочем посту, стало быть, производственная травма.
— Ну, и шут ты, Никита…