Шар из огня над моей головой вырос до нужного размера. Я не разрывал связывавший нас канал — потому шар следовал за мной, словно продолжение тела. Я шагал по песку, удерживал маску спокойствия на лице, оглядывался по сторонам. Но не выпускал из вида спину Шестнадцатого.
Надо мной возвышались три яруса трибун (похожих на гигантские ступени) с множеством рядов на каждом. С которых на меня смотрели человеческие лица (не только мужские — и женские!). Чтобы рассмотреть верхний ряд, мне пришлось запрокинуть голову.
Я тут же сощурился, ослепленный замершим в зените солнцем.
Сколько, по словам Двадцатой, собиралось на Битву Огней зрителей? Пятьдесят тысяч? Теперь я знаю, как выглядит такая большая толпа. Невероятное зрелище! Целый лес, где вместо деревьев люди. Они махали нам руками, свистели, топали ногами.
Я невольно поёжился, ощутив на себе тысячи взглядов.
Услышал за спиной голос Гора:
— Им уже не терпится посмотреть, как мы поджариваем друг друга, друг Вжик. Уроды. Жаль, что командир запретил: бросил бы в них десяток снарядов, как в крепость колдунов. Правда, было бы здорово? Послушали бы, как они визжат от боли и страха. Мне-то уже терять нечего. Как и тебе. Мы потеряли всё. Почти. Осталось только расстаться с жизнью. Этого они и ждут, друг Вжик. Хотят увидеть, как мы превратимся в куски обугленного мяса. Скоты. Как же я их ненавижу!
С удивлением обнаружил, что испытываю то же желание, что и мой приятель: понял, что приказ залить эту гигантскую толпу огнём выполнил бы с удовольствием.
Пробежался взглядом по рядам, попытался отыскать судейскую ложу — захотел увидеть лицо того, кто будет сегодня дарить гладиаторам жизни; или отнимать. Обнаружил её на первом ярусе. В дальней от меня части арены. В ложе — пятерых людей. Но высокий золотистый стул (золотой?) пустовал.
Тем временем мы совершили круг по полю Арены.
Командир повёл нас к её центру. Туда, где на деревянном помосте в серебристом халате и уродливой, похожей на котелок шляпе стоял красноносый толстяк. Толстяк не умолкал — прижимал к губам похожий на обломок медной трубы артефакт, комментировал наш внешний вид, выражения лиц, нёс всякую ерунду на потеху публике и то и дело заливался громким, неприятным смехом.
Отряд построился в шеренгу.
Я вытряхнул из сандалий камешки. Одернул халат.
Вар Брен подкрутил усы. Оглянулся на судейскую ложу (золотой стул там всё ещё пустовал). И скомандовал Первому взобраться по ступеням к толстяку.
Что тот и сделал.
Глашатай обменялся с нашим огоньком парой фраз. Усмехнулся. Поднёс к губам артефакт.