Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти (Бикташева) - страница 139

своей губернии. В их руках сосредотачивалась действительная власть над всей губернией, и военная и гражданская; войска, расположенные в губернии, полиция и управление городов и всех уездов, все, чем ведают теперь городские думы и земские учреждения, а равно и суд — все это было подчинено военному губернатору»[516]. Собственно, в этом и состояло усиление губернаторской власти при Николае I.

С. С. Стрекалов

Далее в отчете сообщалось, что за четыре года «исподволь» были уничтожены «существующие партии» и «множество ябедников». Как известно, никому из гражданских губернаторов этой заветной цели не удавалось добиться. В тексте военного губернатора этому событию было уделено только одно предложение. И все же, какими способами удалось добиться этого емкого «исподволь»? Свидетельство тому обнаружилось в воспоминаниях Ивана Ивановича Михайлова, выпускника Казанского университета, современника происходящих событий[517]. Он описал, как Стрекалов избавлялся от доносителей. Вот его эпизод: «Один из таких обличителей в Казани был чиновник Кудрявцев. Он имел порядочное состояние, был уже в отставке и писал разные жалобы на управление, в полной уверенности, что он не уязвим. Стрекалов его предупреждал: „Эй! — говорил он Кудрявцеву, — перестань ябедничать — худо будет“. В то время каждая, хотя и справедливая, жалоба считалась ябедой. Но тот не унимался. И вот в одно утро Стрекалов призывает Кудрявцева к себе. Тот является. — „А я, брат, тебе приятную весточку скажу“, — говорит ему Стрекалов. „Какую, ваше превосходительство?“ — заинтересовался Кудрявцев. „А тебе предстоит веселая поездка в Уфу, и как ты славно прокатишься! Погода такая отличная“. — „Зачем?“ — „Да чтоб тебе спокойно там было. Ты все недоволен, то не так, да это не по тебе. Там тебе уж не на что жаловаться будет. Все еще я вижу, не понял? Там ябедничать не посмеешь, там ты будешь под надзором полиции“. Пять лет пробыл Кудрявцев в Уфе и, наконец, взмолился Стрекалову. Тот, усмотрев нравственное исправление Кудрявцева, смиловался и выхлопотал ему возвращение на родину. С тех пор Кудрявцев стал шелковый; об обличении не смел и думать. Были и другие вольнодумцы: Аноров и Перов, но Перову выпала такая же доля, как и Кудрявцеву. Аноров тоже скоро замолчал… Ссылка под надзор полиции за произнесение правды в то время практиковалась очень часто»[518].

В приведенном отрывке упоминался бывший секретарь губернского правления титулярный советник Кудрявцев, служивший в местном правительстве еще во времена Толстого. В числе других он находился под судом, был помилован и возвращен на прежнее место службы. Знание и опыт выдавали в нем натуру сильную, независимую и необузданную. В записке жандармского штаб-офицера за 1827 г. о Кудрявцеве сообщалось: «…совершенно вредный для службы…, имеет каменный и два деревянных дома, которые передал жене, и капитал очень хороший. Свойства жестокого, при всяком случае являет себя дерзким деспотом. От чего как сиротский суд, полиция, земские суды, дума, магистрат и даже уездный суд все подчиненные, трепеща в грозность ему, исполняют его волю. Самые советники губернского правления в подобострастии у него»