Анализ правовых актов начала правления Александра I показывает, что законодателя заботила проблема ужесточения наказаний как «лиходателю», так и «взяткобрателю». В именном указе от 18 ноября 1802 г. Александр I поручил Сенату рассмотреть, «достаточны ли существующие законы о лихоимстве к искоренению оного»[320]. Вероятно, обращение не возымело должного заключения, так как 24 мая 1809 г. был объявлен новый указ о сохранении в силе законов 1714 г. (от 24 декабря) и 1763 г. (от 15 декабря), определявших наказания за взятки посредством лишения чинов, имений, применения телесных наказаний, ссылки на поселение и даже смертной казни[321]. В этих указах взяточничество рассматривалось как направленное против государственных интересов уголовное преступление. Жалоба Мосолова в период усиления правовых санкций в борьбе с этим социальным злом была своевременна и беспроигрышна. Он одновременно расправлялся с обоими обидчиками, спасаясь от неминуемого разорения.
В Петербурге к этому времени решился вопрос о назначении в Казань нового гражданского губернатора. Теперь расследование этого дела по долгу службы должен был вести граф И. А. Толстой. В процессе приема от вице-губернатора управления губернией и усвоения губернаторских обязанностей стали проясняться детали дела Мосолова. Оказалось, что весь капитал помещика был вложен в оспариваемую мельницу, что «вице-губернатор Гурьев был у него в доме сего 1815 года в январе или феврале месяце, которого числа не припомнит, с надворным советником Данкевичем, бароном Соловьевым и бывшим мамадышским исправником Афанасьевым… и ему лично сознавался в оставлении игуменом Аркадием у него Гурьева денег 2500 рублей»[322].
В следственных документах сохранилось прошение Гурьева на имя министра юстиции, где он излагал свое виденье происходящего. В нем сообщалось, что рассмотрение тяжбы с Седмиозерским монастырем досталось губернскому правлению в наследство со времен губернаторства Мансурова, который лояльно относился как к самому Мосолову, так и к его имущественным проблемам. Известно, что и губернский прокурор был также на его стороне. Со сменой начальника губернии спор между двух «тяжущихся сторон» разрешился не в пользу местного помещика. Коллегиальное решение правления основывалось на законодательных актах, подтверждающих силу контракта в интересах монастыря. По убеждению вице-губернатора, в этом и заключалась причина обвинения его во взятке. Он писал: «…исполнить желание каждого никто из смертных не в силах… от сего проистекает два отделения людей — одно довольных, а другое жалующихся… из последних выходят ищущие правосудие без мести, а другие с мщением…»