– Это звездоскоп, – пояснил он.
У меня просто челюсть отвисла, а господин Фируз рассмеялся.
– В эту трубу можно увидеть планеты. И она показывает нам нечто настолько противное косным представителям храма Единого, что ловцы сжигают людей на костре за одно лишь обладание этим инструментом. – Господин Фируз понизил голос, словно заговорщик, и продолжил: – Земля наша вовсе не является центром мироздания, Амадеус. Это всего лишь планета, которая вращается вокруг Светила, как и другие планеты. Поэтому храмовники так боятся этого прибора. Ведь он может от одного только взгляда в него разрушить всё их благополучие, выстроенное на вере людей в пустые россказни.
– Что там насчёт веры людей в Единого?
Прозвучи рядом выстрел из пистоля, мы и то не испугались бы. На пороге библиотеки стояла Линия.
Господин Фируз пришёл в себя первым.
– Ничего, моя дорогая, мы просто беседуем о философии и религии.
– А это что такое? – указала она на звездоскоп. – Похоже на маленькую пушку.
– Это просто измерительное устройство. Он помогает мне чертить карты. – И господин Фируз накинул на телескоп ткань.
– Как ты знаешь, я не могу посетить с тобой усадьбу Риглода, вместо меня тебя будет сопровождать Амадеус.
Как ни странно, Линия не бросила на меня презрительный взгляд, а лишь ткнула веером и промолвила:
– Ты одеваешься как мужлан. Если уж во время завтрашней поездки мне придётся терпеть твоё общество, то соизволь одеться так, как если бы ты ехал на бал в империи, а не на захолустный сельский праздник.
После того как она вышла, господин Фируз покачал головой:
– Да, Линия любит повелевать. Но она права. Ты одеваешься как провинциал. Я распоряжусь, чтобы тебе подобрали гардероб имперского аристократа.
Камердинер господина Фируза действительно сделал из меня столичного франта, по крайней мере внешне. Он подстриг мне волосы, убрав их с плеч, так что теперь они доходили до подбородка, и завил концы. Белая полотняная сорочка с пышными присборенными рукавами; бордовый дублет с прорезями, сквозь которые была видна белая рубашка; короткая накидка в тон дублету; короткие чёрные штаны грушевидной формы, широкие, почти топорщившиеся на бёдрах и сужавшиеся к коленям; чёрные шёлковые чулки и туфли с круглыми носами, украшенные бантиками… Это был довольно скромный наряд, но в нём я выглядел весьма достойно. Камердинер не позволил мне взять с собой тяжёлую шпагу, и вместо этого я был вынужден довольствоваться изящной рапирой, которая годилась, разве чтобы отсечь голову суслику.
Линия никак не высказалась насчёт моего наряда, только когда мы сели в карету, оглядела меня сверху донизу – начиная со страусовых (так мне показалось) перьев, украшавших шляпу, и до шёлковых бантиков на туфлях, после чего неожиданно спросила: