Мы подъехали к большому дому господина Риглода ближе к вечеру. Как только карета остановилась, нас встретили несколько женщин с дочерьми. Вслед за ними шли мужья.
Я устал, весь покрылся пылью, от долгой дороги у меня затекли ноги, и когда меня начали представлять господину такому-то и госпоже такой-то, ни одно из имён не отложилось у меня в памяти.
Линия без особого энтузиазма представила меня как молодого племянника господина Фируза, дав, хоть и исподволь, понять, что вовсе не рада появлению в доме ещё одного бедного родственника. Стоило лишь ей намекнуть на мои плачевные обстоятельства, как любезное внимание со стороны матерей моментально изменилось хмурыми взглядами, а улыбки их дочерей стали холодными, словно кожа лягушки.
Этому я был рад и даже развеселился, наблюдая за этими напыщенными курами. Однако моё веселье моментально испарилось, когда я услышал голос из прошлого:
– Рад встрече с тобой, Линия.
Тут же перед моим внутренним взором затрепетала позабытая надпись-предупреждение о неминуемой смерти. Дорога жизни и правда извилиста: она петляет среди опасных утёсов и отвесных скал, а внизу путника поджидают острые камни. Как можно объяснить то, что пять лет назад я бежал от моего врага, благополучно скрылся от его кинжала и его убийц, однако в конце концов оказался с ним в одном доме?!
– Племянник господина Фируза, – представила меня Линия с таким пренебрежением, что Корин де Мозер, человек, который лишил жизни Пипуса, едва ли глянул в мою сторону.
Линия так и не узнала, как я был ей за это благодарен.
Глава 20. Измена линии и моё окончательное перерождение
Нам предоставили время освежить свою одежду и тело перед ужином. Должно быть, известие о моём скудном материальном положении успело разнестись и среди слуг, потому что комната, которую мне отвели, оказалась сущей конурой, меньше гардеробной настоящего аристократа. В комнатке было темно, тесно и нестерпимо душно. Вдобавок она пропахла запахами располагавшейся внизу конюшни.
Я уселся на кровать, опустив голову на колени, и призадумался о своей судьбе. Узнал бы меня Корин де Мозер, если бы я посмотрел ему прямо в глаза? Внутренний голос подсказывал мне, что нет. Я стал старше на пять лет, причём это были важные годы, когда юноша мужает и изменяется особенно сильно. Я отпустил бородку. Меня представили имперцем, и я был одет как имперский аристократ, а не как уличный мальчуган-полукровка. Шансы, что враг меня узнает, были совсем невелики. Однако предупреждение, гласящее «Выжить невозможно», и оставшаяся ничтожная вероятность узнавания заставляли трепетать моё сердце. Самое лучшее для меня – это держаться от Корина подальше.