Разумеется, раздобыть порох не так-то просто. Взрывчатка хранится в особом помещении без окон за запертой железной дверью. А для ведения взрывных работ выдаётся под строгим надзором надсмотрщиков в малых количествах.
Так-то оно так, но когда я закладываю заряд в шурф, дураков надзирать за мной нет. Я остаюсь один, а значит, могу украсть щепотку и припрятать её где-нибудь на теле, а потом перепрятать. Так, по крупице, и накопится нужное количество. Конечно, в случае разоблачения меня ждёт жестокая расправа и мучительная смерть. Но попытка стоит риска: либо я обрету свободу, либо просто сдохну на этом проклятом руднике.
Месяц за месяцем, щепотка за щепоткой я похищал порох, слегка мочился на него, лепил из получившейся массы лепёшки и прятал их в заброшенном туннеле. Так с каждым моим его посещением взрывчатки в трещине прибавлялось.
На всё это – кражу пороха, вылазки украдкой в туннель, заполнение щели – уходили те немногие силы, которые ещё оставались. И когда наконец пришло время действовать, я уже едва держался, чувствовал себя сумасшедшим, собираясь осуществить то, что сам же считал практически невыполнимым.
Кроме того, я попал на заметку к надсмотрщику. Все эти мои отлучки приводили к участившимся опозданиям, и хотя в шахте я относился к числу самых крепких, лучше других справляющихся с работой каторжников, Рувилл терпеть не мог опозданий.
Когда я в последний раз появился позже положенного, он ударил меня по голове рукояткой плети, да так, что у меня в ушах зазвенело, и заявил:
– Ты мне надоел, и я решил тебе преподать урок. Сегодня тебя выпорют у столба, что сами ловцы, с которыми ты имел дело, покажутся тебе милосердными родителями. Ручаюсь, после этого ты навсегда забудешь об опозданиях, если, конечно, выживешь.
Для меня это значило одно: судьба решила за меня – или сегодня, или никогда…
Остаток смены Рувилл не выпускал меня из виду – куда бы я ни шёл, что бы ни делал, следовал за мной, словно тень. А когда время смены истекло, лично повёл меня назад, придерживая за локоть.
Как только мы поравнялись с моим заброшенным туннелем, я остановился и повернулся к надсмотрщику.
– Осмелюсь попросить вас об одном одолжении, – сказал я как можно более жалобным тоном, униженно опустив глаза.
Мне нужно было удостовериться, что мы одни. Вообще-то Рувилл всегда покидал шахту последним, и сейчас он непроизвольно огляделся, высматривая отставших. Но последний перед нами в колонне работников уже исчез за поворотом. Мы остались вдвоём.
– Ты не имеешь права ни о чём просить, грязь! – прошипел надсмотрщик, снова хватаясь за плеть.