– Ты не можешь бросить меня в этой глуши! Да ещё и босым!
– Эх, служитель Единого, если бы ты вёл праведную жизнь, Он не допустил бы этого…
На том мы и расстались. Я оставил его в чаще раздетым и босым, посылающим мне вслед проклятия, вместо того чтобы молить своего бога о спасении.
Так началась новая жизнь Амадеуса-бастарда, причём мои успехи на этом поприще были столь значительны, что очень скоро у меня в подручных уже обретались с десяток головорезов. Но должен с прискорбием признать, что не все мои новые друзья оказались столь же способными и умелыми, как я. Те, кто не мог уклониться от клинков и мушкетных пуль с той же легендарной ловкостью, что и я, были убиты, а тех, кто пытался присвоить себе больше, чем приходилось на его долю, я прогонял или убивал.
По правде сказать, первого же полукровку, вознамерившегося перерезать мне глотку, чтобы добраться до денежного ящика, я не просто убил, а ещё снял с негодяя белоснежный скальп и повесил его на рукоять своей шпаги в назидание другим. Хотя эта мера оказалась не такой уж действенной. Всего за несколько недель у меня добавилось ещё три такие подвески – из чего я заключил, что расхожие представления о разбойничьем братстве не соответствуют действительности.
Мы быстро передвигались по всему Калиону, появляясь там, где нас никто не ждал: то несколько раз подряд грабили путников на одном и том же перекрёстке, то, не щадя лошадей, переносились в совершенно другую часть страны. Причём я нередко передвигался открыто, днём, под видом торговца гитарами, используя тот же трюк, к которому прибегали мы с Рикусом по совету господина Фируза, когда преследовали тёмного эльфийского колдуна. Всего несколько гитар, навьюченных на спину коня, со стороны казались впечатляющим грузом, однако почти ничего не весили, а значит, конь мог, если потребуется, скакать очень быстро.
Теперь моя жизнь состояла из терпеливого ожидания в засадах, стремительных нападений и столь же стремительного бегства, необходимости всегда оказываться на полшага впереди королевских солдат, большого количества выпивки, малого – любви и постоянной опасности от соучастников. Этих негодяев, готовых всадить нож в спину из-за жалкой монеты или ради благосклонности никчёмной шлюхи. Разумеется, всё это мне было не по душе.
Хотя в юности этого воплощения я и вёл жизнь самого настоящего попрошайки, но сейчас, по сравнению с подонками, с которыми свела меня разбойничья доля, чувствовал себя аристократом и предавался горьким воспоминаниям о Пипусе, ставшем мне в этом мире отцом, о целителе, научившем меня выживанию здесь, и о господине Фирузе, спасшем мне жизнь, привившем мне благородство и принявшем ужасную мученическую смерть у меня на глазах. Вспоминал я и о Рикусе, спасшем меня от убийц и сделавшем из меня бойца. Но чаще всего я вспоминал о женщине с лучащимися синими глазами и радужной улыбкой, молодой красавице, писавшей чувственные стихи и картины, дважды спасавшей меня, о той, которую я полюбил всем сердцем, хотя и знал, что нам никогда не быть вместе…