~
Теперь мы работали в мастерской втроем. Синьор Фидардо начал мастерить скрипку, которую давно уже обещал одному из своих клиентов. Мы со Старшим чинили инструменты. Старшой быстро обучился всему, что от него требовалось. Он уже и так многое знал об устройстве гармоник. Чтобы скоротать время в тюрьме, он несколько раз разбирал и снова собирал свою гармонику.
Пока мы сидели со Старшим в мастерской, я заметила и другие произошедшие с ним перемены. На «Хадсон Квин» за работой он всегда издавал массу звуков. Он беседовал сам с собой о том и о сем, свистел, беспечно напевал какую-нибудь песенку или вслух рассуждал о какой-то насущной проблеме. Сейчас же он по большей части молчал. До того как Старшой попал в тюрьму, я почти всегда знала, о чем он думает, когда молчит. Сейчас разгадать его мысли было невозможно.
Однажды, не издав за целый час ни звука, он вдруг поймал мой взгляд. Тогда он устало и печально улыбнулся.
– Не волнуйся, – сказал он. – Три года – большой срок. Чтобы освоиться на свободе, нужно время.
Окончив работу, Старшой подолгу гулял. Чаще всего со мной, иногда один или с Аной. Он бродил в самых разных концах города, но заканчивалась прогулка всегда в порту. Он смотрел на корабли, иногда болтал с моряками о том, как им нынче живется. Если ветер дул с запада, он мог подолгу стоять лицом к морю, закрыв глаза. Однажды он сказал сам себе:
– Интересно, там ли она еще.
Я догадалась, что он думает о «Хадсон Квин».
~
По пятницам и субботам мы ходили в «Тамаринд» слушать Ану. Всякий раз у Старшого на глазах наворачивались слезы. Однажды Ана предложила ему взять гармонику. Она знала, что он разучил почти все ее песни.
– И речи быть не может! – усмехнулся Старшой. – Это все равно что налить керосин в сливочный соус.
Ана несколько раз повторяла свою просьбу, но Старшой стоял на своем. Он выступать не будет. Зато дома, когда Ана пела, он охотно доставал свой инструмент. Синьор Фидардо подыгрывал на гитаре. Это были хорошие мгновения.
Правда, иногда, когда Старшой играл, на лице у него появлялось выражение, которого я раньше никогда не видела. Он будто становился сам не свой. Слегка склонив голову набок, он морщил брови, словно что-то мучило его. Взгляд был устремлен вдаль, на какой-то предмет, который, кроме него, никто не видел.
Возможно, он никогда уже не будет счастлив, думала я в такие минуты.
А если так, то и мне счастливой больше никогда не быть.
~
В тот первый месяц, когда Старшого отпустили на свободу, в Лиссабоне произошло много всего. Почти каждый день газеты писали о «Большом скандале». Полиция раскрыла заговор. Могущественные люди (среди заговорщиков были как мужчины, так и женщины), представители самой верхушки общества, задумали государственный переворот и свержение республики. По некоторым сведениям, король Мануэл, находящийся в эмиграции, был готов вернуться из Англии и принять власть.