У меня все хорошо. Надеюсь, тебя скоро освободят.
На конверте я написала:
Тюрьма в Камполиде, Лиссабон
От Аны Молины, Руа-де-Сан-Томе, 28, Алфама, Лиссабон
Следующей ночью, когда Ана уснула, я сбегала на улицу и опустила письмо в почтовый ящик в нескольких кварталах от ее дома. А через четыре дня почтальон принес Ане маленький коричневый конверт. Ана редко получала письма и, конечно, немного удивилась. Но когда она открыла и прочитала письмо, она удивилась еще больше.
Дорогая госпожа Ана Молина,
Меня зовут Коскела, и я сижу в тюрьме. Меня обвиняют в том, что я убил человека, но это неправда.
Я получил от Вас письмо. Хотя думаю, что написала его Салли Джонс, мой механик. Вы и представить себе не можете, как я обрадовался. Салли Джонс – замечательное и доброе существо, и случись с ней несчастье только из-за того, что я оказался за решеткой, это было бы величайшее горе в моей жизни.
Дорогая госпожа, прошу Вас, позаботьтесь о ней, если я не выйду на свободу. И найдите ей работу. Она очень способная.
Ради Господа Бога и Его ангелов на небесах – не дайте им засадить ее в клетку.
С величайшим почтением, Г. Коскела,
попавший в беду моряк
Ана прочла письмо вслух. Она дошла до конца, и внутри у меня разлился холод. Это было совсем не похоже на Старшого. В его словах не слышалось ни радости, ни надежды. Казалось, он не верит, что суд освободит его.
Я почти пожалела, что написала ему. Больше я не могла убеждать себя, что он не сдался, не унывает и ждет своего освобождения. Мной овладели дурные предчувствия.
~
Всего через девять дней, в четверг 3 февраля, Старшой предстал перед судом. В тот вечер Ана принесла домой газету. Она с беспокойством поглядела на меня.
– Плохие новости, – колеблясь, вымолвила она. – Вчера суд признал твоего друга Коскелу виновным в убийстве. Его приговорили к долгому тюремному заключению. Двадцать пять лет…
Я обхватила руками голову и заползла на диван.
Не знаю, сколько я так пролежала.
Дни и ночи сменяли друг друга.
Длинные, беспросветные.
Я не находила ни сил, ни желания встать. Все, чего я хотела, это чтобы Старшой вернулся. Только этому не бывать. Он просидит в тюрьме долгих двадцать пять лет.
А когда освободится, меня, возможно, уже не будет в живых.
~
Иногда к нам заглядывал синьор Фидардо. Он смотрел на меня, но ничего не говорил. Потом я слышала, как они с Аной шепчутся в прихожей.
– Она ничего не ест, – как-то вечером сказала Ана со слезами в голосе. – И почти не встает. Я боюсь, что она умрет. Думаю, мне придется позвать ветеринара.