Он молча смотрел на нее.
– Это же я, Эма!
– Эма? – неуверенно повторил он, словно возвращался к далекой прошлой жизни.
– Вставай! Пойдем со мной!
Королева с трудом помогла ему подняться. Он встал и покачнулся. Эма обняла его, чтобы он не упал. Крепко держа Тибо за пояс, заставила идти. Он позволял вести себя, но был словно ватный и очень тяжелый.
– Что с тобой сделали, Тибо? Что с тобой произошло?
Он молчал, но шел, и это радовало Эму. Она тянула его, подталкивала, а снежные вихри по-прежнему бушевали. Без плаща Эма замерзала. В беспросветной метели не раз выбирала не ту дорогу. Сначала они спустились к порту, потом поднялись к саду, но Эма не нашла в ограде удобного места, чтобы перелезть, и в конце концов они пробрались сквозь решетку возле замерзшего озера. Во дворце светились еще три окна: на кухне, где никогда не спали, в библиотеке, где Элизабет читала иногда до рассвета, и в траурной комнате, где свечи горели неугасимо. Благодаря трем светящимся пятнам Эма определила, где кабинет.
Втолкнула Тибо в открытое окно, и он распластался на полу, стукнувшись головой о дубовый письменный стол. Потом влезла сама, помогла мужу подняться и повела его в спальню. Мокрый след тающего снега тянулся за ними. Тибо позволил снять с себя все, что осталось от плаща, камзола, рубашки. Сверху на кучу лохмотьев лег, сияя рубинами, не пострадавший кинжал. Штаны Тибо и ногу располосовал порез. Красные рубцы были повсюду, но не сочились кровью и гноем, как у добровольцев. Раны Тибо успели затянуться. Эма притронулась к одной и почувствовала нечто вроде желе, какой-то бальзам.
Тибо оставался вялым и безразличным. У него торчали ключицы и ребра, плечи из-за худобы казались непомерно широкими. Медальон, которым он так дорожил, исчез. От Тибо исходил свежий запах перечной мяты, и в темноте кожа светилась, бледная и чистая, словно отполированная. Ногти отросли, но по всему было видно, что за ним ухаживали. Кто? Каким образом?
Эма уложила Тибо на кровать. Он дрожал, и она укрыла его периной, заставила выпить воды и подсунула под голову подушку.
Тибо был рядом, живой, его можно было потрогать, но в глазах застыли пустота и мрак.
Когда в камине разгорелся огонь, Эма бросила в него лохмотья, и они загорелись с треском. Сапоги и пояс в огне пахли горелым мясом. От плаща несло затхлостью и гниением.
Эма легла рядом с Тибо, он дрожал и стучал зубами, напряженный, словно тетива. Она погладила его по лицу, провела ладонью по бороде, короткой и тщательно подстриженной. Даже на шхуне у Тибо не было такой аккуратной бородки. Шрам на лице гладкий и розовый. Прядь волос, которую убрал цирюльник, уже отросла и снова падала на лоб. Сколько дней пропадал Тибо? Три дня.