Лукас был человеком немногословным, говорить без умолку ему было немногим легче, чем оперировать. Операцию он закончил в молчании. Даже в кубрике был слышен звук пилы, такой привычный для плотника, но такой безжалостный в этот день. Вторая деревянная ложка тоже изгрызена в щепки. Отпилена и локтевая кость. Отрезанная рука упала на пол с самым обыденным стуком. Как любая ненужная вещь.
Лукас перекрыл сосуды, натянул кожу на открытую рану и взял иглу, которую протянула ему Эма.
– Теперь шитье, – произнес он, едва шевеля языком от усталости. – Высшего класса.
Обрезав нитку, он застыл в неподвижности, стоял низко опустив руки, весь в поту. Будь они на суше, затянули бы обрубок свиным пузырем, но тут у них кроме прокипяченной тряпки ничего не было. Эма обтирала губкой лицо и шею Жюля, который провалился в полуобморок. Принц мыл пол. Наклонившись, он подобрал отрезанную руку и бережно обернул ее оставшимися тряпками, словно спрятал драгоценность в футляр.
– Ваше высочество, Эма, спасибо вам, – выдохнул Лукас. – Улыбнулся с усилием и прибавил: – Идеальная команда.
Эма не поверила собственным ушам. Они команда? Да еще идеальная? Она же никто, а Тибо принц… На секунду жизнь представилась Эме необозримым потоком возможностей, но она сразу прогнала видение.
– Поменяем Жюлю рубашку? – предложила она.
Времени ушло немало, но они переодели неподвижного грузного плотника.
– Теперь остается только ждать, – сказал Лукас. – Есть еще дождевая вода? Эма, пои его каждый час. Сможешь?
Он наклонился над своим пациентом, отвел со лба прилипшую прядь и сказал:
– Эй, Жюль! Не вздумай слинять!
Фельдшер сложил инструменты в шкатулку, потом взял сверток, который ему протянул принц Тибо, и вышел из лазарета. Сверток он бросил в пенный след шхуны с кормы.
Акуле на один укус.
Вечером Тибо отмывался соленой водой с белым мылом, стараясь избавиться от тлетворного смрада, которым пропитались его одежда, кожа, волосы за время пребывания на нижней палубе. Но запах его преследовал. Он не притронулся к ужину и рано лег. Даже отдавшись баюканью волн, которое он так любил, заснуть не смог. Стук. Обрубок руки ударился о борт. В нем, синем, уродливом, было что-то тоскливо обыденное. Только запах ужасный. Смрад заполонял каюту. Стук. Обрубок снова падал на пол…
Добрый государь заботится о своем народе. Когда народ в беде, он направляет корабль в мирную гавань. Опасная игра слишком затянулась.
Всю ночь через каждый час Эма поила Жюля пресной водой. Он метался в горячке, она стремилась ему помочь: положение по-прежнему оставалось опасным, но возможность спасения была. Эма не хотела, чтобы Жюль умер, ведь она знала о замечательном лекарстве. Она спустилась в трюм и пошла вдоль просмоленной обшивки корпуса, переходя из одного отсека в другой. Артефакты. Образцы минералов. Бочки. Мешки с бобами. С сухофруктами. Солонина. Наконец она отыскала нужное: старые сухари. Распознала их по особому запаху, по тому, что они почти превратились в крошку, по паутине, которая их заплела. В них кишели черви. Что может быть лучше? Эма быстренько насыпала червивой трухи в замшевый мешочек и бегом вернулась на нижнюю палубу. Сердце у нее колотилось. На море кража любой провизии считалась серьезным преступлением. Доктор мог обвинить ее, принц мог строго наказать за воровство. Кто знает, может, ей тоже отрубят руку. В любом случае она распрощается с «Изабеллой» и с дорогой на север.