– Он с ними справился.
– Сомневаюсь, что казарка голыми руками задушит крокодила.
Тибо почесал подбородок, а Дорек продолжал:
– Решение есть, принц, я сказал вам в первый же день.
– Какое же?
– Высадить ее на берег, ваше высочество. Рано или поздно она должна сойти на берег! Ведь она куда-то да направляется!
– Именно, что куда-то.
У Тибо давно возникло подозрение, что Эма ему солгала. Слишком знакомым было лицо у девочки в медальоне. Упрямым выражением точь-в-точь напоминало Эму, когда они обнаружили ее в трюме между мешками сухофруктов и риса. Но Тибо не спешил выводить ее на чистую воду. Почему-то в глубине души он дорожил этой ложью. Ведь если нет никакой сестры, то и у него нет никакой причины оставлять Эму на шхуне.
– Послушайтесь меня, ваше высочество. Послезавтра мы снова бросим якорь. Примите решение, очень вас прошу. Если она будет сопровождать вас и в Ламоте, у нас снова будут неприятности. Лучше распрощайтесь с ней всем на благо.
Тибо ограничился кивком. Закончить разговор адмирал предпочел на положительной ноте:
– Слышал, вы стали отлично танцевать, ваше высочество. То-то порадуете вашего батюшку-короля!
– Все дело в партнерше, – объяснил Тибо с широкой улыбкой.
Адмирал недовольно поджал губы: от таких улыбок хорошего не жди!
Эма тем временем решила, что надежным убежищем для нее будет лазарет. Лукас встретил ее молчанием и продолжил клеить ярлыки на склянки с мазями. Неловкую тишину нарушили вопли Проказы, который появился, отодвинув грязную занавеску. Он вывихнул себе плечо. Лицо, смазанное толстым слоем жира, было бледным как полотно. Фельдшер силой усадил его на табурет.
– Хватит скулить, – сказал он. – Утром кто громче всех смеялся? Ну-ка, Эма, вправь ему руку, заодно и счеты сведешь.
Эма встала позади Проказы и резким точным движением дернула руку. Ну и боль! Сустав встал на место, и плечо перестало болеть. Марсовой бухнулся перед Эмой на колени. По сальной щеке потекла слеза.
– Пошел отсюда, – распорядился Лукас. – Три дня без гамака. Спать на полу, на спине, а сейчас прочь из лазарета.
Занавеску в лазарет отодвигали только страждущие. И приходили, когда терпеть становилось невмочь. Больных Лукас передавал в руки Эме, желая, чтобы они прониклись к ней уважением.
Пришел баталёр.
– Зуб ни к черту, весь сгнил. Возьми большие щипцы, Эма. Его нужно вырвать.
Старшему матросу:
– Придется наложить шов, старина, хотя Эма терпеть не может шить и осталась у нас только леска.
Коку:
– Так, нарыв? Ну-ка покажи ягодицу. Ну что, Эма, вскрываем? Готовь скальпель.
У Гийома Лебеля в каюте всегда царил кавардак, и он предпочитал заполнять журнал в закутке рядом с лазаретом, где стоял массивный стол, приколоченный к полу здоровенными гвоздями. Сценки в лазарете его очень забавляли. Когда адмирал спросил у него, как, по его мнению, выкрутится юнга, он ответил: