– Успеешь подготовиться! Потерпи и побереги глаза, чтобы потом напрягать их, сколько вздумается, когда будет нужно, – проговорила Роза со слезами.
– Ну уж нет! Начну готовиться сейчас, как-нибудь справлюсь! Вздор! Зачем беречь глаза так долго? Этим докторишкам только попади в руки! Хватит с меня! Надоело!
Мак ударил кулаком по ни в чем не повинной подушке, словно перед ним был один из представителей презренной профессии.
– Послушай, Мак… – начала Роза как можно убедительней, хотя голос ее дрожал, а сердце разрывалось, – ты сам знаешь, что испортил зрение, потому что читал при свете камина, и в сумерках, и даже ночью, а теперь за это расплачиваешься – так доктор говорит. Тебе надо быть осторожным и соблюдать все рекомендации, иначе ты… ослепнешь.
– Нет!
– Это правда! Доктор только сегодня говорил, что глаза можно спасти, только если совсем не напрягать! Я понимаю, как тебе тяжело, но мы поможем; я буду читать вслух целыми днями, и водить тебя за руку, и ухаживать…
Роза замолчала, заметив, что Мак ее не слушает. Слово «ослепнешь» настолько его потрясло, что он зарылся лицом в подушку и лежал пугающе неподвижно. Роза долго сидела, не шевелясь, ей очень хотелось утешить брата, но она не могла найти слов и желала, чтобы поскорей пришел дядя Алек. Жаль, не он открыл Маку правду, а ведь собирался…
Раздалось сдавленное рыдание, настолько горестное, что сердце Розы сжалось. Бедный больной был лишен даже простой человеческой радости – поплакать вволю, потому что слезы тоже вредили глазам. «История французской революции» со стуком упала на пол, Роза подбежала к дивану и опустилась на колени, полная материнской нежности, которую легко возбуждает в девочках чужое страдание.
– Дорогой мой, не плачь! – уговаривала она. – Тебе вредно! Убери подушку от лица, а то задохнешься! Дай я тебя охлажу! Я понимаю, как тебе сейчас плохо, но все же не плачь! Давай я поплачу за тебя, мне-то можно!
Роза с мягкой настойчивостью отняла от лица брата подушку, зеленая повязка измялась, а по щекам текли горькие слезы разочарования. Мак повел себя по-мальчишечьи: сочувствию не обрадовался, резко поднялся, торопливо утер предательские слезинки рукавом и буркнул:
– Не надо меня утешать! Просто глаза слезятся…
Роза перехватила его руку, воскликнув:
– Не три рукавом! Он же шерстяной и колючий! Будь умницей – ложись, а я промою глаза, и все будет хорошо.
– Да, болят ужасно… – признался Мак, отдаваясь на милость сиделки, и добавил: – Только не рассказывай остальным, что я распустил нюни, как маленький, ладно?
Роза побежала за губкой и батистовым носовым платком.