Я ответил, что я, конечно, не против этого.
– Но ведь вы очень заняты, товарищ Сталин, а учебник позарез нужен.
– Что значит – занят? Для такого дела найдем время.
Андрей Александрович Жданов сказал мне потом, что я вел себя очень неосторожно.
Тогда я не знал всех кремлевских тайн, был совершенно не искушен в «придворных» делах и тонкостях и даже не совсем понял смысл его замечания и предостережения. Очень многое стало проясняться гораздо позже, главное же – лишь после смерти Сталина.
С годами подозрительность, страхи, маниакальные представления у Сталина явно прогрессировали. Поэтому, терзаемый страхами, Сталин обычно всю ночь проводил за работой: рассматривал бумаги, писал, читал. Читал он невероятно много: и научной, и художественной литературы, и все очень крепко и по-своему запоминал и переживал. Ложился он спать, как правило, лишь с наступлением рассвета.
Перед тем как лечь спать, Сталин нередко пристально всматривался через окна: нет ли на земле или на снегу следов человеческих ног, не подкрадывался ли кто к окнам. В последнее время он даже запрещал сгребать свежий снег под окнами – ведь на снегу скорее увидишь следы проникших к нему людей.
Одержимый страхами, он часто ложился спать не раздеваясь, в своем кителе и даже в сапогах. А чтобы свести мнимую опасность к минимуму, он ежедневно менял место сна: укладывался то в спальне, то в библиотеке на диване, то в кабинете, то в столовой. Зная это, ему незаметно с вечера стелили постели в нескольких комнатах одновременно.
При выездах с дачи в Кремль и обратно Сталин сам назначал маршрут движения по улицам и постоянно менял его.
А Берия и бериевцы, зная эти нарастающие патологические черты Сталина, умышленно ему сыпали соль на раны. Они изобретали и докладывали ему всякие фантастические истории о готовящихся покушениях, измене Родине и т. д.
Как стало потом известно, в МГБ заранее разрабатывалась какая-нибудь очередная красочная легенда о «подготовке покушения на Сталина». Затем шли аресты намеченных лиц, пригодных по замыслу режиссера для игры по заготовленному сценарию. Физические и душевные истязания служили надежным средством полного «признания» арестованными своей вины и подтверждения версии сценария. Затем «комплексные» протоколы допросов заключенных посылались Сталину. Дальше следовала короткая процедура заседания «Особого совещания».
Для следователей и их режиссеров такое дело означало повышение в должности, новые звания, награды, материальные блага. Для обвиненных – пулю в затылок в подвалах Лефортовского изолятора или в лучшем случае бесконечно долгие годы в рудниках и копях каторжной Колымы. Как для тяжелого алкоголика водка, так для Сталина в последний период его жизни разоблачения «террористов», «отравителей», «заговорщиков» стали неодолимой потребностью, и бериевцы удовлетворяли эту потребность с садистским сладострастием.