Но сегодня никто не задерживался в приемной или у А. Поскребышева. Все прибывшие члены Президиума ЦК сразу проследовали в кабинет Сталина. Сразу приглашен был и я.
Знакомый просторный кабинет. Справа от входной двери высокие окна, выходившие на Красную площадь. Белые шелковые гофрированные задергивающиеся шторы. В углу у одного из окон большой письменный стол. На нем чернильный прибор, книги, бумаги, пачка отточенных черных карандашей, которыми чаще всего Сталин пользовался для своей работы; модели каких-то самолетов.
Слева у стены длинный прямоугольный стол для заседаний, обтянутый сукном, вокруг стола и в простенках стулья. У письменного стола всегда открытая дверь, ведущая в комнату отдыха Сталина. Сквозь эту открытую дверь виден огромный глобус. На стене портреты Маркса, Ленина, Суворова, Кутузова. В голове стола для заседаний – кресло председательствующего. На паркетном полу – красивая ковровая дорожка.
Атмосфера этого первого заседания Президиума ЦК после смерти Сталина была слишком сложной, чтобы охарактеризовать ее какой-нибудь одной фразой. Но в последующие месяцы и годы я часто вспоминал это ночное заседание в часы и минуты, когда на «ближней» даче остывало тело усопшего диктатора.
Когда все вошли в кабинет, началось рассаживание за столом заседаний. Председательское кресло Сталина, которое он занимал почти 30 лет, осталось пустым, на него никто не сел. На первый от кресла Сталина стул сел Г. Маленков, рядом с ним – Н. Хрущев, поодаль – В. Молотов; на первый стул слева сел Л. Берия, рядом с ним – А. Микоян, дальше с обеих сторон разместились остальные.
Меня поразила на этом заседании так не соответствовавшая моменту развязность и крикливость двоих людей – Берии и Хрущева. Они были по-веселому возбуждены, то тот, то другой вставляли скабрезные фразы. Восковая бледность покрывала лицо В. Молотова, и только чуть сдвинутые надбровные дуги выдавали его необычайное душевное напряжение. Явно расстроен и подавлен был Г. Маленков. Менее горласт, чем обычно, Л. Каганович. Смешанное чувство скрытой тревоги, подавленности, озабоченности, раздумий царило в комнате.
Это не было стандартное заседание с организованными высказываниями и сформулированными решениями. Отрывочные вопросы, возгласы, реплики перемежались с рассказами о каких-то подробностях последних дней и часов умершего. Не было и официального председательствующего. Но в силу ли фактического положения, которое сложилось в последние дни, в силу ли того, что вопрос о новой роли Г. Маленкова был уже обговорен у изголовья умирающего, – все обращались к Маленкову. Он и резюмировал то, о чем приходили к решению.