Филипп слушал, не перебивая.
– Любопытно. Ты не помнишь, как ее звали?
– Нет, но могу посмотреть, если ее медкарта сохранилась в базе данных. Вот только зачем это тебе?
– Пока просто хочу собрать как можно больше инфы о таких случаях и увидеть максимально полную картину. Проблема в том, что пациенты крайне неохотно рассказывают о своих медицинских экспериментах, а врачи столь же неохотно рассказывают о пациентах. И никаких публикаций по этой теме я не нашел. Зато в процессе поиска выяснилась одна странность.
Филипп невинно умолк, а я внезапно ощутила внутри легкий трепет – предвкушение тайны. Чего-чего, а тайн в моей жизни давно уже не было.
– Ну? Не тяни! – Потребовала я.
Филиппа явно развлекало мое нетерпение.
– Пообщавшись со всеми коллегами, до которых сумел добраться, я обнаружил, что абсолютное большинство случаев пришлось на дорогие частные клиники. Ни в НИИ ревматологии, ни в других крупных государственных иммунологических клиниках никакой «эпидемии» аутоиммунки не было и в помине. Страдают от нее только очень состоятельные люди. После каких, интересно, процедур они оказываются на больничных койках?
Я задумалась. Предположения Филиппа, даже не подкрепленные серьезным фактическим материалом, вовсе не выглядели абсурдными.
– Не представляю, какие медицинские манипуляции могут привести к таким последствиям. В своей практике мы точно не сталкивались с аутоиммунными заболеваниями. Та клиентка, о которой я упоминала, лечилась где-то еще. А что, кстати, с демографией заболеваний?
К моему удивлению, Филипп потянулся за айпэдом и протянул его мне через стол.
– Вот расклад по известным случаям.
На экране раскрылась табличка Excel.
– Хм… Ты заморочился не на шутку.
– Всего одна бессонная ночь.
Но я-то знала: методичная обработка фактов совершенно не в его характере. Я это поняла еще на практике на первых курсах, когда мы работали в паре. Практическую часть можно было смело доверить ему: он мастерски вскрывал мышей и лягушек, мог извлечь любой крохотный орган без малейших повреждений, а на больничных практиках был просто богом. Но как только дело доходило до обработки результатов, наш бог начинал скучать и ошибаться, поэтому за анализ данных всегда отвечала я. И вдруг – таблица в Excel. Прищурившись, я вглядывалась в цифры, а Филипп, перегнувшись через стол, комментировал, водя пальцам по строкам. Время от времени его неуемные пряди касались моего лба.
– Вот смотри: здесь девять наших пациентов, и еще семнадцать из других клиник, о которых рассказали коллеги. Еще я включил два Пашиных случая: одной женщине помог врач в фитнес-центре, и она потом в больницу не ложилась, а вторую увезли в Вену. Получается, мы знаем о двадцати восьми случаях примерно за последние шесть лет. Гипотетически, коллеги могли что-то забыть, но я сомневаюсь: очень уж заметные истории на фоне нашей рутины. Как видишь, первые девять случаев пришлись на первый год «эпидемии». Большинство – женщины, хотя есть и мужчины. Возраст колеблется от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет. Большинство пациентов выжило, кстати. Затем наступает пауза, примерно на год. А дальше картина меняется: за последние полтора года на больничных койках оказывались и мужчины, и женщины, и возрастной разброс заметно вырос. А смертность стала стопроцентной.