Через полтора часа мы почти доплыли до Сурики. Ветер усилился и стал слишком уж мощным, а я увидел, что владелец лодки, который обычно сидел со мною у руля, и его сын совсем пьяны. Сын спокойно посапывал на дне судна, а папенька распевал, отбивая такт бутылкой. Остальные крепко спали.
Мачта скрипела, снасти звенели, ветер свистел, и разбушевавшаяся вода озера под носом судна грозно шумела. Теперь был дорог каждый совет. Я находился с грузом спящих индейцев на той стороне острова, где при сильном ветре невозможно пристать. Чтобы обогнуть остров при боковом ветре, который отгонял барку с не очень большим килем все дальше от острова, надо было маневрировать, а для этого на такой барке необходимо хотя бы три человека. Что делать?
Мы пронеслись мимо острова как быстроходный катер. О том, чтобы повернуть, я один не мог и подумать. Ведь для этого нужно было одновременно держать руль и управляться с парусом, а моих сил хватало только на руль.
При сильном ветре и последних отблесках дня меня начал прошибать холодный пот. На темнеющем небе показались первые звезды, а на судне все мертво. Наконец из-под носовой палубы выкарабкались, подобно призракам, два индейца, закутанные в пончо, и взобрались ко мне на заднюю палубу. Видимо, они все-таки поняли, даже будучи пьяными, что я не смогу судно повернуть один, и пришли помочь.
Словно камень упал у меня с плеч, на душе стало легче, я сначала даже не осознал, что кричу по-чешски навстречу ветру: «Поворачиваем, ребята!», причем нисколько не был удивлен, что индейцы это понимают, а затем вдруг до меня дошло, что я кричу: «Тяни, тяни, черт возьми, тяни как следует!», и индейцы тянули изо всех сил, разворачивая парус, судно повернуло и помчалось к острову.
К сожалению, мы были уже достаточно далеко за островом и должны были возвращаться, маневрируя против ветра. Индейцы сидели возле меня по другую сторону от руля и дремали. Перед каждым поворотом я весьма бесцеремонно будил их, сильно тряся, пока наконец нужда в этом не отпала, поскольку напряженный труд и сильный холодный ветер постепенно приводили их в себя. Тьма была уже кромешная. Войти в залив я сразу не осмелился, ведь я делал это всегда засветло, и теперь, глядя на силуэт острова, смутно вырисовывающегося во тьме при свете звезд, едва догадывался, где вход в залив.
Сделав еще один поворот, я поплыл вдоль острова, чтобы сориентироваться. Днем залив выглядит достаточно широким, во тьме же он показался таким узким, что я боялся не попасть в него. «Где вход, тут или там?» Новый поворот и — вероятно, получится! Ветер свистит в снастях, на судне тишина. Тут один из индейцев подвинулся ко мне и сказал: «Немного больше влево». Чуточку передвигаю руль. «Так?» Индеец Хосе кивает головой и что-то утвердительно бурчит. Кажется, он совсем протрезвел. «Ладно, попробуем». Еще передвигаю руль, и Хосе говорит: «Валики, валики — хорошо, хорошо!»