От холода не попадает зуб на зуб. Решили разбить лагерь. Англичане отдали предпочтение палатке, которую они поставили возле шоссе, а я лег на сиденье в шоферской кабине. Ночь была необычайно «приятной», ветер завывал, дождь барабанил по железной крыше кабины, тело болело от неудобного положения, и серый мокрый рассвет был прямо-таки желанным. С трудом превозмогая себя, вылез я из теплого спального мешка и надел мокрый, грязный костюм и ботинки.
Дождь не переставал, и по сторонам плавали клубы тумана.
Выйдя из машины, я разогнул окоченевшее тело, стараясь хоть немножко согреть влажную холодную одежду.
Вдруг порыв ветра принес легкую мелодию. Может быть, мне показалось? Но нет, мелодия близится, усиливается, вырастает в простую индейскую песенку. И вот из тумана выныривает индеец, он в красном пончо, на голове красная шерстяная шапочка. Штаны засучены выше колен, на голых ногах резиновые сандалии. Мокрые икры блестят. Через плечо повешена сумочка для коки из пестрой шерсти, за спиной большая котомка, в руке дудочка с шестью отверстиями, идет и играет на ходу. Быстрым шагом проходит мимо машины и снова исчезает в тумане как призрак. Минуту еще слышатся звуки дудочки, затем и их поглощает туман, опять тишина. Откуда он идет и куда? Ближайшая деревня должна быть перед нами приблизительно в тридцати километрах, ближайшая за нами в добрых двадцати пяти километрах, и вот такое расстояние индеец проходит ночью, под дождем, по грязи, с тяжелым грузом. Помогают лишь кока и песенки, которые он играет на дудочке из тростника, выносливость и терпеливое упорство.
На маленькой спиртовке нам удалось вскипятить немного чаю, которым мы запили последний кусок хлеба с сыром. После короткого осмотра стало ясно, что дорога становится все хуже и нам не удастся взять очередной очень скользкий подъем. С трудом разворачиваем машину и продираемся через грязь обратно. От перенапряжения болит все тело. Кто не испробовал, что значит работать киркой и лопатой на высоте 4200 метров над уровнем моря, тот не знает, скольких усилий стоит это занятие в течение двух минут в разреженном воздухе.
До Эскомы ползли снова во тьме. Последние десять километров перед моими глазами стояла надпись на одном из домиков этого маленького местечка «Отель Эскома», это было ночлегом и пищей — ведь после утреннего хлеба с сыром мы ничего не ели.
* * *
Так окончилась первая попытка достигнуть края каллахуайа. Вторую я предпринял в первых числах августа в кузове мощного грузовика, который в сухой период осуществляет транспортную связь между провинцией Баутиста Сааведра и миром. Ехали мы той же дорогой, однако дожди кончились, а с ними исчезла и бездонная грязь. Светило солнышко, от тумана— никаких следов. Изо всех ужасов первой поездки осталась страшно разбитая дорога, по которой камион бросало из стороны в сторону самым невероятным образом. В ответ на мой вопрос владелец машины сообщил, что камион, если обращаться с ним как следует и дважды капитально ремонтировать двигатель, выдержит года четыре, а затем его придется бросить. Шофер Умберто был настоящий артист в своем деле. Он виртуозно вел машину по разъезженным колеям, а когда это не получалось, выскакивал, где ему казалось подходящим, на подсохший травянистый склон, и также стремительно снова возвращался на дорогу.