– Ого! – изумился Женич, войдя в мою заваленную коробками с игрушками и гирляндам гостиную. – Пребываешь в предпраздничном настроении, несмотря ни на что?
Его интонация меня слегка насторожила.
– Пожалуй. Жизнь продолжается.
– Вижу, тебе удается сохранять присутствие духа.
Я пожала плечами.
– Последние события напомнили мне, насколько хрупкая штука – жизнь. Мы пока живы, и это уже повод радоваться.
Я взяла со стола большой синий шар и прищурилась, примеряясь к елке.
– Подожди, бедное дерево еле держится. Если ты нагрузишь ее хоть одним шаром, оно рухнет.
Женич присел перед моей елкой и парой точных, выверенных движений закрепил ее ствол в подставке. Кривовато стоявшее дерево немедленно выпрямилось и как будто даже распушилось. Ну конечно, Женич – походник, нет ничего такого, чего бы он не мог сделать своими ловкими сильными руками.
– Помочь ее нарядить?
– Только если это доставит тебе удовольствие. Если нет, сиди отдыхай. Потому я, в отличие от Тома Сойера с его забором, получаю от процесса удовольствие.
Женич фыркнул и взял со стола блестящего медведя. С интересом взглянув на него, он неожиданно объявил:
– В тебе есть что-то такое… жажда жизни, наверное. Довольно редкое свойство, как мне кажется. В школе я этого не замечал. Видимо, она проявилась позднее.
Еще бы ты заметил мою жажду жизни в школе, Женич: ты и меня-то особо не замечал. Но этого я ему, конечно, не сказала.
– Она всегда у меня была, и я тебе это докажу! Помнишь, как на День культуры седьмой физмат подрался с седьмым историко-филологическим? Я, между прочим, была в первых рядах.
Женич на секунду замялся, вспоминая, а потом радостно ухмыльнулся.
– Точно! Стенка на стенку. Мы бились плечом к плечу.
– Помню. Ты дрался с Гончаровым, а я с этой… как ее… которая вечно читала стихи на концертах. И началось все как положено, с чьего-то вопля «Наших бьют!». А потом нас, взъерошенных, помятых, с фингалами, повели в актовый зал смотреть концерт в честь Дня культуры.
Женька расхохотался в голос.
– И у нас, и у гуманитариев нашлось несколько миротворцев, но им быстро навернули, не дав возможности остаться в стороне. Ладно, ты убедила меня в своей подростковой жизнерадостности. Что теперь?
– Теперь сходи на кухню и открой бутылку брунелло, она стоит на столе, вместе с бокалами. Будем пить вино, наряжать елку и разговаривать.
Женич бодро зарысил на кухню, а я задумалась. Вместо того, чтобы обсуждать ужасное недавнее убийство бывшей одноклассницы, мы весело вспоминаем давние школьные подвиги. Видимо, у мозга есть порог чувствительности к трагедиям, и достигнув его, он стремится вернуть баланс между плохими и хорошими мыслями.