Перепрыгивая через ступеньки, Сережка сбежал вниз, выскочил во двор и огляделся по сторонам — Сашки нигде не было. А где он живет, Сережка не знал: ни разу к нему домой не ходил...
В это время Сашка подошел к своему бараку, насвистывая мелодию про трех танкистов. Верхние пуговицы шинели были оторваны, и шею прохладило встречным ветерком.
Два воробья, прыгавшие у подъезда, вспорхнули с громким чвиканьем и уселись на карниз.
Сашка задрал голову, подмигнул им и свистнул. Воробьи продолжали сидеть на месте и рассматривать Сашку. Сашка сунул руку в карман шинели. На дне вдоль шва пальцы нащупали хлебные крошки вперемешку с табачинами.
— Нету, — сказал Сашка.
Воробьи засвиристели.
— Ей-богу, не вру.
Воробьи смолкли и нахохлились.
— Вот здорово! — встретил удивленным возгласом Сашку младший брат. На его груди белели вырезанные из картона звезда и медаль.
Сашка поддел Колькины «награды» и молча смотрел на них.
— Ты чего? — спросил Колька.
— Так. Где Катька? Почему не гуляете?
— Медаль и звезду вырезал.
Увидев Сашку, Катька протянула руки и сказала:
— На лучки хочу.
Колька остановился на пороге, прислонившись плечом к дверному косяку.
— Ты чего так рано? — спросил он, пока Сашка надевал на Катьку рейтузы.
— Все тебе знать надо.
Только сейчас Сашка почувствовал, как ему хочется курить. Он взял со стола газету, оторвал ровно кусок и вытащил кисет. Потом пошел на кухню, сноровисто свернул козью ножку, послюнил закраину, пригладил ее, насыпал махорки в ладно скрученный конус и, открыв форточку, прикурил от скрученного жгута в патроне.
— Оно, конечно, так, — произнес Сашка. В школу, подумалось невесело ему, он теперь ходить не будет. Ну и пусть. Хорошо еще, Миронов выручил. Если бы не болезнь, все совсем по-другому бы вышло. Да и болезнь ли у него была? Мало ли что там врачи мамке наговорили. Вот у мамки точно аппендицит. А у него так, просто мозга за мозгу заходила. Нет, лучше не вспоминать...
Девчонки у барака прыгали через веревочку. Если бы не гангрена, Сашка остался бы с двумя ногами. Только о какой операции можно было говорить, если кругом рвались бомбы, а эшелон, до отказа набитый беженцами, двое суток стоял в степи, когда они ехали из Полесья. И не врал он Сережке, когда говорил, что осколок перебил ему начисто кость. И про партизан не врал. Об этом ему рассказывал друг бати, когда привез орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Еще кисет, подаренный мамкой бате перед войной. До ночи батин друг рассказывал про погибшего батю. Как батя убил немецкого офицера после крушения эшелона. Как он покосил из «максима» весь немецкий взвод. Как немцы повыжгли село и расстреляли всех за помощь партизанам.