Как Медведев с товарищами закончил работу над моделями, в Санкт-Петербургский сенат полетел доклад: «...оный убор сделали и окончили только в тысячу четыреста рублев, в том числе и инструменты и дача денежного жалованья».
И еще Медведев удивил литца напоследки.
— Почему у тебя ангелы глаза так раскрыли? — спросил Моторин, когда Медведев отлил восковые модели их голов. — Будто плакать хотят и не могут.
— То взабыль так. Все слезы выплакали, глядя на дела земные.
8
— Ваше величество, — докладывал граф Головкин, — мастера московские зело распустились. Моторин просит, чтобы ему за четыре прошедших года жалованье выплатили.
— Пропьет все, бездельник, и работы не исполнит, — ответила Анна Иоанновна, напрягая крупный настырный подбородок.
— Я напишу в Московский сенат, — продолжал Гаврила Иванович, поморщась. Давала знать о себе подагра. — Чтобы к нему приставили унтер-офицера, пускай не отлынивает от дела.
— Быть по сему, — ответила Анна Иоанновна. — Сроки давно вышли, пора и честь знать. А жалованья не давать, покуда не будет колокол отлит...
У себя в Ропше граф Головкин написал письмо в Сенат. Второй десяток лет он донашивал кафтан кофейного цвета, блюдя заповедь: «И плоти угодия не творите». Дописывая последние строчки, он вспомнил, как первым из царских слуг назвал Петра Великим и Отцом Отечества. Пора было и Анну Иоанновну причислять к лику великих. Канцлер подошел к трюмо. Его сделал сам Петр — два столба, изображавших два лавровых дерева с орлом наверху каждого. Канцлер прослезился, перекрестился на образа и зашептал Символ веры. Как всякий вор, он был слезлив, как всякий плут — богомолен.
В письме Гаврила Иванович давал инструкцию к тому, чтобы «за ленивым колокольным мастером Моториным прилежно смотреть, чтоб он безотлучно при той работе был, и кроме субботы и воскресения в дом его не отпускать...».
Выручил Моторина казенщик при винном откупе Иван Веселовский и дал в долг триста рублей. Пришел срок возвращать деньги, а жалованья не дали — дали артиллерии капитана Глебова, чтобы тот следил за литцом и домой не отпускал. Артиллерии капитан неотступно ходил за Иваном Федоровичем, а к вечеру отводил на Пушкарский двор и самолично будил его в шесть утра...
Двое суток плавилась медь в четырех печах. В двух из них подняло поды, и металл стал уходить в землю. Прорвало медью под и у третьей печи. Моторин понял, что печники уложили в поды не донской кирпич, а мещанский. Недоглядел литец за ними.
Отливку отложили до следующего года. Однако Моторин до того дня не дожил. Как преставилась жена его Анна, так в мае 1735 года в пожаре сгорел весь его дом. С голодухи и горя слег Иван Федорович и уже не вставал до августа. Господь прибрал его душу на Свое Преображение.