3
В десять лет Ванька мог определить, готова земля на формовку или нет. Сжав в горсти горелую землю и увидев, что кусок не рассыпался, он смешивал ее с мелко толченным огнеупорным кирпичом и глиной, хранившимися порознь в больших деревянных ларях.
Дениске мастеровые уже доверяли отливать ядра. Как-то он шепнул Ваньке:
— Знаешь, какой секретный прилив для пушечного сплава?
— Нет.
— На сорок пудов полтора фунта ртути, столь же селитры и щепоть серы...
Дениска не успел досказать, как ворота со стороны Рождественки распахнулись, и на Пушечный двор, будто струя из печного очка, вылилась длинная толпа царской свиты. Впереди шел долговязый отрок в зеленом кафтане с красными обшлагами и позолоченным двуглавым орлом на груди. Это был юный царь Петр. Он обошел литейные ямы, оглядел колокол, отлитый намедни, поднял железный прут, валявшийся подле него на земле, и ударил колокол по макушке. Раздался куцый звяк.
— Почему не звенит? — спросил он.
— Бьют колокол не в голову, а в бок, — ответил Василий Васильевич Голицын.
— Пусть стреляют из пушек, — приказал Петр.
На полигоне пушкари и бомбардиры показывали удалую стрельбу. Когда юный царь сам поднес фитиль к затравке и пушка бухнула, свита заколыхалась и заволдырилась, как плавная медь под еловыми шестами. Дениска сказал Ваньке:
— Каков? Я бы тоже смог, да не велят.
А Петр сызнова поднес фитиль к казеннику. Пушка бухнула, и ядро, подняв фонтан земли, вошло в насыпной бруствер, как дробина в масло. Глаза у юного государя разгорелись. Верно, представлял он, как бьет по бунташным стрельцам, бросившим на копья сберегателя государственной печати Артамона Матвеева. Затаились в царском сердце страх и месть. Страх он скрывал, а месть свою утолил, когда вкупе с Меншиковым рубил головы стрельцам...
Денис к тому времени стал пушечным мастером, и, если где подходила пора пробивать очко в печи, чтобы пустить металл в форму, его звали на подмогу. Чугун в изломе был хорош — волокнист и зубрист, однако око могло и ошибиться.
Печник железным ломом выбивал толстый гвоздь из очка. Денис стоял у белой огненной струйки, поднимал десницу и резким взмахом разрубал ею струю, подносил ладонь к носу, нюхал ее и говорил:
— Песку и угля быстрей добавь — цинку много...
Молодые новики из подмастерьев подходили к Денису и просили показать руку. Убедившись, что ладонь не только цела, но на ней нет и следа ожога, они в изумлении великом повторяли:
— Вот чударь так чударь.
Денис знал, что, ежели рука в меру суха и в меру влажна, металл не успеет обжечь ее. Ну а уж как он чуял, чего в расплавке не хватает, а чего в излишке, того объяснить не мог.