На надгробном камне Острова, под его именем имя жены Зои. Мирно спите: на комаровском кладбище тихо, только по веснам играют зорю певчие дрозды.
Вадим Инфантьев. Подполковник. Моряк. Инженер. Работал в КБ атомных подводных лодок. Увлекался дирижаблестроением. На праздники облачался в морской мундир, с кортиком, с иконостасом фронтовых наград, при усах, красивый, широкогрудый, прочный, как пароход. Когда Инфантьев оставил военную службу, стал членом Союза писателей, его определили парторгом Союза. Он был хороший парторг, без карьерного прицела, справедливый, общедоступный, к вечеру вполпьяна. Его решили сохранить парторгом на второй срок, пригласили в обком... О том, как повел себя Инфантьев в обкоме, после рассказывали смешную байку. Секретарь обкома, будучи уверен, что отличившийся парторг рад оказанному ему доверию, хотел поздравить бравого моряка... Инфантьев замотал головой, затряс усами, как таракан: «Что вы, нет, не могу, я же хронический алкоголик. Я как заведусь — и допиваюсь до чертиков. Они лезут, я их вот так с пиджака сощелкиваю. Нет, увольте, никак не могу».
Однажды мы с Инфантьевым поехали в Хибины, в порядке шефства писателей над горняками, поднялись на гору Юкспор, на метеостанцию. Как поднялись? Вначале на шахтном подъемнике, прошли по выработкам, светя перед собой шахтерскими лампочками, через пробуренную дыру вылезли на заледенелый бок горы, на свирепый ветрило, привязали к ботинкам кошки и дальше вверх по тросику — таков был единственный путь на Юкспор. Вместе с нами карабкался на верхотуру подносчик продуктов — штатная должность на метеостанции. Наверху воцарилась полярная ночь, звезды так близко, что можно потрогать рукой; внизу огоньки поселков, как с самолета. И — сухой закон на метеостанции, необыкновенно вкусная квашеная капуста: повариха-искусница квасила. Ее история (поварихи) такова: внизу под горой бедняжка спилась, без просвета, как спиваются женщины —до полного истощения всего, до сухотки. По настоянию начальника метеостанции пьянчужку воздынули на Юкспор (ей было все равно), в зону тотальной трезвости. Мы застали ее на шестом месяце пребывания на горе без единого схода вниз (одной бы ей не сойти), совершенно выздоровевшей, обаятельной, заботливо-хлопотливой, с ямочками на щеках, к тому же она была радисткой на судне, могла подменить радиста на станции, всем связала по варежкам и носкам, и ах какие борщи, супы с клецками, котлеты, пельмени, макароны по-флотски подавались к столу на метеостанции на Юкспоре! Мы пожили и тоже почувствовали в себе признаки выздоровления от какой-то болезни, неизлечимой внизу. «Знаешь, я бы здесь остался, — сказал Вадим Инфантьев, — я в метеорологии разбираюсь». И я бы остался. Но надо было спускаться вниз.