«Я обязательно приду»… Ну, и где же ты, обаятельный полукровка с лисьими глазами, герой обездоленных и принц Сироток? Наверное, даже Латерфольт не обладал таким запасом любви, чтобы в равной степени одарить ею всех. На ней, Шарке, его запас иссяк.
Она резко поднялась на ноги, накинула на плечи отороченную мехом куртку – один из множества его подарков, хотя она предпочла бы тот старый плащ, – и вышла из покоев. Уже несколько дней она думала об этой дерзкой выходке, и теперь ее сердце затрепетало с мстительной радостью.
Как ни странно, Морру тоже поселили в особняке. Комнаты на нижнем этаже переоборудовали под темницу – правда, Латерфольт уверял, что она будет получше многих гостевых домов. Он говорил, что Морра сейчас единственная пленница Тавора, но никто не собирается причинять ей вреда в награду за то, что она храбро спасла Шарку, пусть и ради своих целей.
Сейчас коридор, ведущий в темницу, стерегли вооруженные таворцы. Ясное дело, Латерфольту не понравилось бы, если бы к приближенной его заклятого врага допускали всех желающих, и особенно – Шарку, которую Морре удалось так долго водить за нос. Но Шарку не интересовал коридор. Пару дней назад, когда они прогуливались с Дэйном и Таррой вокруг особняка, она заприметила на первом этаже крошечное окно за крепкой решеткой, которое одиноко светилось во тьме. Пробраться к нему было не так просто: стена возвышалась прямо над крутым обрывом, поросшим кустарником. Но Шарка упрямо ползла к яркому глазку, расцарапывая руки в кровь. Поддерживаемая демонами, она вскоре выбралась на край обрыва и осторожно заглянула в окно.
Латерфольт не соврал: камера пленницы практически ничем не уступала покоям самой Шарки. Ее освещали несколько ламп, на столе стояла нетронутая еда – скромнее, чем у Шарки, без кнедликов, но сносная, – на кровати лежала мягкая перина, а рядом на полу высилась стопка книг… Морра сидела в кресле, читая одну из них. Раненая рука все еще лежала в перевязи, но, как поняла Шарка, лекарям Тавора удалось ее спасти. Лицо Морры, не знавшей, что за ней наблюдают, казалось чужим – без ухмылок, едких шуточек, подмигиваний и прочих ужимок. Все это, видимо, принадлежало «Тлапке», а Морре было ни к чему.
Шарка успела заметить, как Морра подняла голову и вскочила на здоровую левую ногу, прежде чем пригнуться и замереть. Шаркающие шаги затихли у самого окна.
– Я знаю, что ты здесь, – произнесла она негромко, чужим, не таким, как у Тлапки, голосом.
Шарка промолчала. Все, что она хотела сказать Морре, вылетело из головы. Осталась лишь горечь, которую нужно было либо высказать, либо задавить на корню.