Тлапка была добра. Тлапка заботилась о ней и брате. Тлапка не лезла с глупыми расспросами о том, почему в действительности они сбежали из Тхоршицы. Тлапка ничего не боялась и ничего не скрывала. Она первая без страха быть преданной рассказала о том, как убила мужа, просто потому, что поверила Шарке.
Тлапка была единственным человеком, кроме Дэйна и матери, кому Шарка не боялась смотреть в глаза. Все же, ложась спать, она клала под голову кулак, в котором было зажато кольцо. Но отчего-то она чувствовала, что и историю кольца когда-нибудь расскажет Тлапке, как та рассказала ей историю своего преступления.
С тех пор как троица покинула приют охотника, прошло уже два дня. Они шли медленно: спешить было некуда, бояться нечего. Тени Шарки следовали за ними, тихие и покорные. Рядом с Тлапкой Шарка даже забывала о них, и лишь воспоминания о том, как ее вынудили пролить кровь и забрать столько жизней, отравляли ее маленькое счастье, возникая то во сне, то наяву от случайного слова… С этим, наверное, придется свыкнуться, уговаривала себя она, но пока не понимала как.
Шарка выбралась из палатки. Утро, как все последние дни, было теплое, солнечное и яркое. Они разбили лагерь в развалинах – за почти полтора дня пути город все никак не кончался. Бывало, Шарка и Тлапка останавливались и подолгу рассматривали огромные грибы на разрушенных стенах или диковинные растения, похожие на сказочные папоротники.
Тлапка и Дэйн уже давно проснулись. Тлапка кормила лошадь; Дэйн, мрачный, как туча, ковырял палкой потухший костер.
– Лишка, – расцвела Тлапка, увидев ее. – Как ты спала сегодня?
– Мне снился странный сон, – задумчиво ответила Шарка и села рядом с Дэйном, переплетая косу. Брат взмахнул рукой, чтобы привлечь ее внимание и что-то сказать, но Шарка сделала вид, что не заметила.
– Тебе снятся сны? – спросила Тлапка. – Расскажи, что ты видела!
– Да глупости какие-то, – рассеянно сказала Шарка. – Как будто не мой сон вовсе. Обычно мне такое не снится…
Она запнулась и замолчала, пряча от Тлапки глаза. Та пожала плечами и отвернулась, нежно бормоча что-то лошадке.
В такие моменты внутри Шарки зажигался теплый огонек благодарности и одновременно неверия, что это наяву. Она никак не могла привыкнуть к мысли, что другому человеку есть дело до ее жизни и чувств, но что при этом на нее не давят и не осуждают. Это рушило все, чему учила жизнь в Тхоршице. Там человек человеку был волк, но за пределами города правила поменялись.
Она перевязала косу и направилась к палатке, чтобы приготовить завтрак, но Дэйн перегородил ей дорогу: