В диком озлоблении он накинулся на перепуганных ребят и, молотя их чем попало, погнал туда, где продолжали рваться ракеты. И надо ли говорить, как рассвирепел Валон, когда ему доложили о новой выходке корсиканца. Дети многих почтенных родителей получили серьезные ожоги, и ему грозили крупные неприятности.
С корсиканцем Валон даже не стал разговаривать. Бунтарь отправился в хорошо знакомую полутемную комнату и до самого вечера вместе с Плутархом пребывал в римском сенате, где был заколот заговорщиками божественный Цезарь. И только когда колокол бриеннской церкви стал призывать прихожан на вечернюю молитву, он отложил книгу и подошел в окну.
Не смотря на всю свою неприязнь к религии, он любил слушать эти мягкие торжественно-печальные звуки, которые напоминали ему о безвозвратно потерянном счастье детской веры.
Трудно сказать, что действовало на него больше: тот самый дух неверия, который уже начинал проникать в школу из мира, или его собственный печальный опыт, но от него Наполеоне не спасали ни обряды благочестия, ни уроки катехизиса, ни молитвы с постами, ни хождение в церковь и причащения.
Пройдет еще несколько лет, и Наполеон признается в том, что потерял веру в тринадцать лет. Да и во что было верить ему, на своем горьком опыте познавшему все несовершенство мира? А находить утешение в сказках он не мог даже при всем своем желании, поскольку в его давно уже не детской душе жил не бежавший от жизни монах, а готовившийся к битве воин. Да и зачем ему было верить в кого-то еще, если он верил только в себя…
Выход из карцера совпал с выпускными экзаменами и Наполеоне сдал их прекрасно. К великой радости всей семьи Буонапарте, старания де Марбёфа не пропали даром, и его зачислили в парижскую артиллерийскую школу.
И надо было видеть лицо Валона, когда он вручал своему самому непокорному ученику документ, в котором черным по белому было написано, что «имеющий покладистый характер и весьма похвальное поведение господин Буонапарте достин поступления в парижскую школу…»
Парижская военная школа по праву считалась самым лучшим заведением Франции. Все бремя по ее руководству лежало на плечах директора Вальфора, в высшей степени добросовестного и интеллигентного человека.
Персонал училища, помимо многочисленных канцелярских чиновников, директора и прочих чиновников, состоял из ста пятидесяти человек, — цифра весьма солидная по сравнению с незначительным числом учеников, которое не должно было превышать ста тридцати.
Из этих начальствующих лиц было тридцать учителей, они преподавали математику, историю, географию, рисование, фортификацию, немецкий и английский языки, литературу, верховую езду, фехтование и танцы.